Ориан, или Пятый цвет

— Думаю, все началось с Бирмы. Но мне тогда было только двенадцать лет и я увлекался лишь филателией. Там чудесные марки с изображением слонов, ступ и будд. Меня почему-то интересовали ступы. Помню, он пришел домой бледный, осунувшийся, расстроенный. Таким я его никогда раньше не видел. Кажется, я впервые ощутил, что от него исходит чувство страха. Мама попросила меня уйти в детскую. Я попытался подслушать у замочной скважины, но родители ушли в сад. За ужином я понял, что папа немного отошел, чувствовалось, что с него свалилась какая-то тяжесть. Он улыбался мне, потом мы все вместе играли в домино. Ночью я долго не мог уснуть: мне все виделось его непривычное лицо. Я слышал его шаги на веранде. Встав с постели, я на цыпочках спустился вниз. Папа разжег свою трубку и спокойно курил. Заметив меня, он что-то быстро убрал в карман халата. Я ничего не сказал. Он погладил меня по голове и объяснил, что иногда жизнь взрослых очень осложняется и сейчас он жалеет, что ушло то время, когда он коллекционировал марки. Особенно нравились ему колониальные с сенегальскими стрелками и изображениями футболистов. Дня два-три спустя мама сказала мне, ч-то мы уезжаем из Рангуна. Это меня удивило, потому что был февраль и до сих пор мои родители всегда совмещали свои переезды с окончанием занятий в школе. Однако я промолчал. Через месяц мы уже были в Либревиле. Папа казался спокойным, но после случая в Бирме, мне кажется, тревога уже не оставляла его.

— Пей-ка кофе, пока не остыл, — сказала Ориан. — И не говори так быстро. Время у меня есть.

Давид поблагодарил. Она услышала, как он с трудом сглотнул. В горле у него на мгновение пересохло от воспоминаний о недавних событиях.

— Через несколько недель отец пришел с работы в середине дня. Мама в это время уехала в джунгли — она занималась там диспансеризацией вместе с членами ЮНИСЕФ. Только я был дома. Папа вошел в мою комнату. Чувствовалось — он хочет мне что-то сказать. Он тихо подошел и улыбнулся, сказал, что горд иметь такого сына, как я. Не знаю, почему он мне это сказал, так как мок школьные успехи в последнее время были не блестящи, да еще из-за меня проиграла чемпионат моя футбольная команда. Я был вратарем и пропустил очень легкий мяч. Но мне кажется, отец думал не об этом. Он, должно быть, считал, что может говорить со мной, как со взрослым, и я знаю, что в этом он был прав. Я не все понял, но запомнил главное. Он сообщил, что узнал о государственной тайне, и мог сильно помешать людям, стоящим у власти во Франции и, может быть, в других странах. По его словам, между Бирмой и Францией происходит что-то очень серьезное. Габон тоже вмешался в это дело. Он передал мне запечатанный конверт и сказал, что если с ним что-нибудь случится, мама и я должны отдать конверт его начальству в Министерстве юстиции, но ни в коем случае не отдавать должностным лицам Министерства иностранных дел, потому что он им не доверяет. Ты думаешь, это они его убили?

Ориан отрицательно качнула головой:

— Не знаю, Давид. А ты не считаешь, что он… ну…

— Покончил с собой? Да никогда в жизни! — протестующе воскликнул юноша. — Мама воспротивилась его захоронению. Подробностей она мне не сообщила, но когда на прошлой неделе она звонила моей бабушке, то сказала, что на его голове были странные раны, а в больнице потерялись рентгеновские снимки, сделанные сразу после смерти.

— Мать знала, что письмо у тебя?

— Нет, я сказал ей потом. Она взяла его. Мы вместе вскрыли конверт. Мы надеялись найти какую-нибудь зацепку, что-то такое, способное все прояснить. Но не смогли разобраться в документах — там были какие-то таблицы с цифрами, возможно, денежными суммами, фамилиями людей, названиями фирм. Мама, может быть, и догадалась, о чем шла речь. Меня она попросила забыть обо всем этом. Насколько я понял, она не хотела передавать документы французским властям…

— Даже правосудию? — прервала его Ориан.

— Нет, не думаю. Она сказала, что только кампания в прессе может нас спасти, И возможно, когда ее сбили, она должна была встретиться с журналистом, очень известным.

— Я знаю, — сказала Орлан, — я ее видела. К сожалению, документов при ней не оказалось.

— Все это из-за меня, — удрученно произнес Давид. — Не отдай я их ей, она была бы жива. В конце концов, плевать мне на всякие тайны. Главное — родители…

Ориан наклонилась к Давиду, взяла его руку.

— А теперь послушай меня… Отец гордился тобой, потому что знал — ты пойдешь до конца… Этим утром мы говорим о них. Если бы они нас видели, я уверена, что они были бы счастливы и успокоились. Я обещаю — кто-то дорого заплатит за их смерть. Все, что ты мне рассказал, очень пригодится для следствия. Я дам задание проверить в Либревиле факт исчезновения рентгеновских снимков из медицинского досье Александра. Что касается документов, украденных у Изабеллы, тут сложнее… Во всем прочитанном ты не запомнил ни одной фамилии, ни одной поразившей тебя детали?

Давид сдвинул брови.