— Могу порадовать тебя, Эдна, — развернувшись, ненатурально бодро заговорил Алево. — На данный момент сам замок превращен в настоящую крепость в крепости: все входы, кроме одного, перекрыты и запечатаны. Внутри остались только те, кому мы с архонтом доверяем безоговорочно, так что скоро твое вынужденное заключение и неудобства закончатся!
— Не так быстро, — нахмурившись, буркнул Грегордиан. — Ты все равно не можешь никуда выходить без меня.
— Меня все и так устраивает, — беспечно пожала я плечами. — А монна Илва внутри этой крепости или снаружи?
Мужчины переглянулись, причем Алево многозначительно поднял одну светлую бровь, будто на что-то намекая деспоту. Грегордиан в ответ качнул головой, то ли отрицая нечто, то ли просто отмахиваясь.
— Внутри, — ответил он сухо. — И который день испрашивает разрешения приходить к тебе. Не хочешь мне сказать зачем?
— Как ни крути, мы обе человеческие женщины, — сказав это, я вызывающе сверкнула глазами на асраи, но он удержался от комментариев. — Желать общения с себе подобными — для нас нормально и даже необходимо.
— То есть прямо сейчас тебе общения недостаточно? — неожиданно с полпинка завелся деспот, с места переходя на грозное рычание.
Вот и с чего бы опять? Разве я сказала что-то, способное задеть его?
— Я закончил с докладом и, пожалуй, пойду, — заявил Алево, и Грегордиан отпустил его движением руки, даже не взглянув, а продолжая требовательно пялиться на меня.
— Разве я это сказала? — спросила как можно мягче и коснулась его предплечья. И деспот ожидаемо сместился, разрывая наш контакт, да еще и поморщился. И вот тут уже невольно стала заводиться и я.
— Твое лицо слишком красноречиво говорит о том, как тебя тяготит необходимость быть запертой со мной. — Да что за ерунда! — Думаешь, я не вижу, что ты последние сутки уже и смотреть на меня не хочешь!
Да потому что хочу тебя до слез, хочу хотя бы коснуться кончиками пальцев, провести по коже губами, прижаться во сне, окунаясь в твой запах!
— Да неужели? А не ты ли сам шарахаешься от меня как от прокаженной? — не выдержав, упрекнула я. — Я что теперь типа какая-то запятнанная и дотронуться до меня тебе противно?
Грегордиан дернул головой так резко, будто пропустил мощный удар в челюсть и стал метаться по гостиной, как запертый в ловушке зверь, кривясь и гневно дыша.
— Не знаешь, о чем говоришь, женщина, — буквально огрызнулся он.
— А я и не спорю. Конечно, не знаю! И откуда бы мне знать, если ты говоришь со мной о чем угодно, кроме того, что произошло тогда, когда мы были под воздействием того проклятого амулета, и о том, что это поменяло между нами! — я шагнула ему наперерез и потянулась остановить, обнять, прекратить эти его метания.
— Не о чем говорить, — отрезал Грегордиан, и мои руки опустились, так и не коснувшись его, а вместе с ними и сердце, оборвавшись, рухнуло вниз. Ну и чего ты, Аня, хотела? Разве сама не догадывалась, что все сказанное в магическом угаре просто не может быть правдой и истинными чувствами Грегордиана ко мне. Я сжала зубы и шумно вдохнула раз, еще и еще, стараясь прогнать стремительно подступающий к глазам горячий поток и осадить гигантский ком горького разочарования внутри. Но губы все равно не послушались и задрожали, из груди вырвался предательский судорожный всхлип, и по щекам хлынула соленая влага.
— Эдна? — вот теперь деспот наступал на меня, глядя немного недоуменно, а я пятилась, стремясь сохранить расстояние между ним и моей нарастающей истерикой.
— Не могу я так больше, — едва протолкнула слова сквозь рвущиеся наружу рыдания, которые удерживала и сама не знаю как. — Ты был другим тогда… говорил мне такие потрясающие вещи, что я умирала от счастья! От счастья, понимаешь, от него я огнем горела больше, чем от всего того навязанного безумства! Впервые с самой нашей встречи в мире Младших я ощущала, что все правильно, никаких компромиссов с душой, никакой боли от того, что только для меня это по-настоящему, а для тебя только секс! И после того, как всего на несколько часов дал себя ощутить любимой, нужной, жизненно необходимой тебе, ты просто берешь и отнимаешь все! Все! Даже чертов секс, который хоть как-то заполнял всю эту пустыню твоей бесчувственности!