Обмен первыми ударами главы с двумя противниками, Уш еще отметил, что противники главы зря вышли против него вдвоем.
Орущие и гремящие оружием орки, что-то кричащая жена главы.
В очередной раз, отбросив от себя обоих нападающих, глава повернулся к жене и, красуясь, тряхнул над головой киркой. Она как-то обреченно махнула рукой и растянула свои губы в скупой улыбке.
Мгновенно подобралась и, взвизгнув, ловко прыгнула в сторону, пропуская мимо себя пару копий, у нее за спиной в разные стороны шарахнулись стражи, и самый неуклюжий отлетел к стене с копьем в груди.
Стоящие в стороне обе группы, вышедшие на вызов, дружно атаковали главу и его жену. Вся толпа орков дружно охнула от неожиданности и разинула рты. Шахтер Умаак прыгнул к главе и, поднырнув под его кирку, на мгновение закрыл его, получив два копья в спину.
Уже раненый главой Гиркаа, разинув рот, недоуменно провожал глазами летящих мимо него нападающих и, что-то поняв, окаменев простоватым лицом, рубанул ближайшего. Ему на спину прыгнул один из нападающих и распорол ему горло коротким ножом.
Уш перевел взгляд и скрипнул зубами.
Рубившийся вместе с женой главы Тратто, что-то веселое кричащий бегущим к нему полусотникам, не замечал, как орки, вышедшие с телами не прошедших отбор, мимолетно переглянулись и дружно кинулись к ним со спины. Уже крича и замахиваясь своим копьем, Уш еще заметил, как блеснули торжеством глаза обоих.
Он смутно помнил свою мать, что как казалось, со слишком большими перерывами прибегала к нему в его щенячью яму. Смутно помнил ее тихий голос, голос, что настойчиво пытался ему объяснить, научить и предостеречь.
Он ярко помнил свое ощущение счастья от ее тепла, запаха и голоса. И тогда большая часть ее слов проходила мимо его разума и памяти. И только потом, когда она перестала приходить и он, тоскуя, усиленно пытался вспомнить эти встречи, попутно вспомнил и ее слова.
— Ты не такой, как все. Но ты будь, как все. Будь меньше и незаметнее. И делай все, как делают другие. Прячь то, что ты можешь делать лучше.
И только тогда он стал понимать, почему на него порой с удивлением смотрят и сторонятся щенки и, прищурив глаза, смотрят няньки. Его внутренний голос взвыл, почувствовав опасность, и он стал, как все.
Он искусно научился прятать за нарочитой сутулостью свой рост, научился прятать силу и выносливость, не выделяясь из общей толпы. И только одному он не мог научить свое тело — есть меньше.
Очень долго, пока он рос, его выручало одно умение, всегда бывшее с ним. Он очень метко бросал камни и любые предметы. И в его набедренной повязке всегда была пара-тройка подобранных в коридорах камешков.
В мире Бооргуза, мире постоянного голода, где любое существо становилось добычей, как только на нее падал взгляд орка, кое-кто научился выживать и здесь.
Мелкие и подвижные насекомые, не спускающиеся со сводов коридоров Бооргуза или научившиеся летать и тоже не спускавшиеся ниже.
И когда тихий щелчок пальцев отправлял к уверенной в своей недоступности жертве меткий камешек, этого никто не видел. За небольшим исключением, добыча была мала и не слишком питательна, но в его ситуации и это была бесценная помощь самому себе.
Вот и сейчас он, почти не целясь, запустил свое кривое копье, попав в грудь уже замахнувшегося на жену главы орка. Почувствовавший еще до этого опасность Тратто успел встретить второго противника, и арену затопило море озверевших от возмущения орков, что мгновенно растерзали нарушивших ритуал отступников.
Уш еще запомнил, как глава Керкетов, стоя над умирающим Умааком, что-то настойчиво у него спрашивал и, кивнув ему, коротко дернул своим ножом, обрывая его агонию.
Помнил и как ему в руки сунул его копье Тратто, его пристальный взгляд и короткий кивок, что за ним повторили полусотники.
Пол цикла спустя.
— Тратто. Мы все тебе должны. Чего ты хочешь от моей Семьи?
Жена главы как обычно заменяла своими словами слова неторопливого мужа.
— Ничего, я защищал вас как член Семьи на время похода, это мое право и долг.
— Мы помним тебя и твое дело. И твоего щенка. Ты хорошо научил его.
Тратто усмехнулся и тихо заговорил, глядя в сторону.
Они все сидели на циновках в Норе главы и дружно смотрели на едва заметное пламя под котелком с настоем. Тратто старательно сдерживался от жуткого желания спрятать свой нос и бежать прочь. И только слегка морщился под почти не скрываемыми насмешливыми взглядами всей семьи Главы Керкетов.
— Этому я его не учил. Он сам это умеет.
— Старая семья?
Жена главы, продолжая помешивать варево, высыпала в котелок еще одну горсть сухого мха из поданного ей дочерью кожаного мешочка.
— Нет, он и пахнет не так и выглядит не так.
— Глаза, — жена Главы, сузив глаза, кровожадно усмехнулась, — чьи? И мне тоже показалось, что он слишком крупный для щенка его сезона.
— Я тоже так думал, — Тратто, уже не скрываясь, страдальчески сморщился, отмахиваясь от зеленого пара, повалившего из котелка, — о, Темный, помоги мне.
Керкеты дружно засмеялись, и дочь протянула ему чашку с настоем, что он жадно влил в себя. Отдышавшись, продолжил.