Читаем Орленев полностью

ностью: образовался школьный кружок любителей, девочки и

мальчики играли уже пьесы не собственного сочинения, а про¬

фессиональных авторов, вместе, когда была возможность, ходили

в театр, обсуждали новые спектакли и ждали, как светлого празд¬

ника, приезда гастролеров. И вот в Екатеринослав приехал Орле-

нев, слава его была велика и попасть на его выступления было

невозможно, но Тане Зейтман повезло, она дружила с сыном вла¬

дельца театра, и он провел ее за кулисы.

«Мы попали на сцену как раз в тот момент, когда она по¬

грузилась в кромешную тьму и ни один звук, кроме шепота, не

достигал моих ушей. Мой друг, знавший все тайны сцены, под¬

вел меня к окну в первой кулисе... Началось действие, окно не¬

ожиданно открылось, я увидела Орленева, он внимательно по¬

смотрел на меня. Я и теперь вижу его глаза. А тогда в моем

юном мозгу пронеслась мысль, что я почему-то привлекла его

внимание. Конечно, это было детское самообольщение, по ходу

сюжета актеру полагалось открыть окно! И все же его взгляд,

обращенный ко мне, был долгим, и в нем была необъяснимая

притягательность. Наступил антракт, меняли декорации, послы¬

шались удары молотков рабочих и их голоса; эти голоса восхи¬

щали меня, хотя они были хриплые и приглушенные. Опять стало

темно, действие продолжалось, я по-прежнему стояла у окна, не¬

подвижная, окаменевшая, в то время как глаза актера часто обра¬

щались ко мне. Я слышала его дыхание, он смотрел на меня,

даже тогда, когда находился па противоположной стороне

сцепы...».

Назавтра с помощью своего преданного друга девушка снова

пробралась за кулисы и храбро направилась к уборной Орле¬

лева. «Дверь была открыта, но он не повернулся, не поздоро¬

вался и устремил на меня через зеркало глаза, которые в ту ми¬

нуту более всего походили на глаза Раскольникова. Я испугалась

этого взгляда и неловким движением опрокинула спиртовку, на

которой нагревались щипцы для завивки. Спиртовка тяжело упала

и загорелся ковер. Орленев не сдвинулся с места. Я растерянно

и неумело пыталась затоптать огонь». Со всех сторон уже сбега¬

лись актеры, и как сквозь сон она услышала их голоса: «Паша!

Паша!.. Это Алла!.. Алла Назимова! Это она!» Татьяна Пав¬

лова пишет, что много лет спустя она встретилась в Венеции

с Назимовой, в ту пору актрисой мировой славы, и не нашла в ней

ни одной общей с собой черты. Но тогда в Екатеринославе не

только актеры из труппы Орленева, но и он сам это сходство уви¬

дел («она страшно напоминала мне Аллу Назимову в какой-то

роли» 20) и после некоторой паузы пригласил ее прийти к нему

завтра в гостиницу, чтобы проверить ее актерские способности.

Свидание в гостинице состоялось в присутствии отца Тани

Зейтман. Орленева, видимо, больше заинтересовал отец де¬

вушки — красивый, подтянутый, высокий,— чем она сама. Ей он

только сказал: «Сними шляпу!» «Подумать только, что шляпа

была лучшим украшением моего туалета, старая шляпа матери,

увенчанная веткой свежей сирени, которую я сорвала в чужом

саду и прикрепила лентой, завязанной великолепным бантом.

Очень взволнованная, я сняла шляпу и, как могла, прочла не¬

сколько стихотворений. Орленев выслушал меня с полным без¬

различием и сказал: «Завтра мы уезжаем в Кременчуг». На этом

наше свидание кончилось. Мы ушли, отец и дочь, каждый по¬

груженный в свои мысли. Отец, я видела это по его лицу, был

счастлив, что я провалилась. Я провела ужасную ночь...».

Ранним утром, вместе с друзьями, тоже завзятыми театра¬

лами, она стояла на улице, ведущей к станции, в ожидании про¬

езда актеров. Вскоре они появились. Орленев, заметив уже зна¬

комую ему.девушку, жестом остановил извозчика и пригласил ее

сесть рядом с собой. «Сейчас,— пишет Павлова,— когда я вспо¬

минаю этот далекий эпизод своей жизни, я спрашиваю себя, как

могла девушка из хорошей семьи, воспитанная добропорядоч¬

ными родителями в страхе божьем, осмелиться на такое, да еще

на глазах подружек. Но это было не легкомыслие и не прихоть,

я действовала безотчетно, моими поступками руководила какая-то

внутренняя сила, которая властвует над нами и ведет нас, как

судьба!» Она села рядом с Орленевым, и он сказал ей тоном, не

допускающим возражений: «Завтра к вам придет от меня чело¬

век, он все объяснит и принесет билет на пароход. Итак, до за¬

втра!» На что она уверенно и твердо ответила: «До завтра!» На

следующий день, притворившись больной, она не пошла в гим¬

назию, собрала самые необходимые вещи и вышла па улицу, где

ее уже поджидал услужливый «небольшой человечек», он прово¬

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь в искусстве

Похожие книги

10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
12 Жизнеописаний
12 Жизнеописаний

Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев ваятелей и зодчих. Редакция и вступительная статья А. Дживелегова, А. Эфроса Книга, с которой начинаются изучение истории искусства и художественная критика, написана итальянским живописцем и архитектором XVI века Джорджо Вазари (1511-1574). По содержанию и по форме она давно стала классической. В настоящее издание вошли 12 биографий, посвященные корифеям итальянского искусства. Джотто, Боттичелли, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Тициан, Микеланджело – вот некоторые из художников, чье творчество привлекло внимание писателя. Первое издание на русском языке (М; Л.: Academia) вышло в 1933 году. Для специалистов и всех, кто интересуется историей искусства.  

Джорджо Вазари

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Искусствоведение / Культурология / Европейская старинная литература / Образование и наука / Документальное / Древние книги
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное