Ороро

Он спустился в прохладный погреб, водрузил молоко на полку и, поднимаясь по лестнице, неуклюже задевая стены сильно выросшими крыльями, почесал затылок. Отстраненно удивился, что когда-то таскал длинную косу. Короткие волосы и впрямь были гораздо удобнее, и в деревне у всех мальчишек были короткие, у самого Ингрэма были короткие. Ингрэм подстригал их, как только они отрастали и начинали мешаться. Он часто равнял свои волосы на лице – это щетина, которая может разрастись до бороды, пояснил он однажды, когда Ороро пристально следил за тем, как он ловко орудует странным плоским ножом. Прежде чем провести им по лицу, Ингрэм обмазывался пенкой из мыльной травы. Кожу брил. Кожа становилась гладенькая. Ороро хотел бы сам попробовать, да не было у него волос на лице, да и не видел он никогда, чтобы у взрослого тэйвера такое водилось – у взрослого тэйвера проступали узоры на скулах и подбородке. В очередной такой день, когда Ингрэм достал свой плоский нож, Ороро попросил попробовать, но Ингрэм усмехнулся и сказал «нет уж» таким голосом, будто у него попросили о несусветной глупости. В деревне у людишек-мужчин были разные бороды – и густые бородищи, и тонкие, как у их козы, и как мохнатая полушапочка у Хорея. Совсем безволосые лица тоже попадались, и с волосами под носом…

Ороро внимательно оглядел свое лицо в зеркальце, потянул пальцами в стороны, скорчил рожицы, расхохотался. Проступающие узоры на скулах день ото дня немножечко менялись.

«Расту», – самодовольно подумал Ороро.

Дни ринулись сплошным потоком, не оставляя времени на горести и неприятные мысли о своем народе – слишком много всего нужно было сделать, чтобы подготовиться к зиме. Ороро часто ходил вместе с Ингрэмом в деревню и знал теперь о людской культуре больше, чем мог прежде представить. Например, узнал, что у людишек не было какой-то одной религии. Толстая Мэриэль таскала угощения старому дереву в поле в ночь полной Зельды. Юки же, застав Ороро в таверне за ее старой книгой с картинками древних богов, заявила, что Мэриэль не должна учить ребенка лже-религии, и что правильная религия одна – людей Востока, та же самая, что у шэйеров о круговороте душ.

– Хм, – изрекла она. – У тебя черные глаза, Ороро, твоя душа в прошлой жизни жила в теле тэйвера.

«Она и сейчас там живет», – подумал Ороро, с интересом слушая заспоривших женщин.

Он узнал, что в самый жаркий день лета (на самом деле жарких дней было много, и Ороро не взялся бы утверждать, был тот день жарче или нет) после того, как заканчивалась уборка сена, начинался праздник с играми, песнями, танцами, и люди были непривычно нарядные и даже красивые.

Веселье началось с самого утра, и когда Ороро и Ингрэм добрались до деревни, оно шло уже полным ходом. Главная улица пуще прежнего была заставлена прилавками с разнообразной снедью и вещицами, разукрашена лентами и яркими тканями. Приехали жители соседних деревень, и такую огромную толпу людишек Ороро увидел впервые в жизни. Он успел немного испугаться, прежде чем Ингрэм взял его за руку и негромко сказал, что они могут уйти в любой момент. После этих возмутительных слов Ороро тут же расслабился, расправил плечи, отдернул руку и заявил, что намерен как следует повеселиться. Праздник захватил его, и, даже вымотавшись к вечеру до предела, он упрямился и уговаривал Ингрэма остаться еще чуть-чуть, тоже спеть, ну пожалуйста! и Ингрэм пел, и уже не ожидавший этого Ороро таращился на него и не мог наслушаться, а раскрасневшаяся Мэриэль размахивала кружкой пенного хмельного напитка и хохотала, что он о папке своем ничего не знает. Ингрэм и танцевать умел и ему показал, как надо, и развеселился даже и заулыбался по-настоящему, и тоже неожиданно стал красивым и совсем не старым.

После заката люди зажгли костры вдоль реки и пели песни до самых петухов. Ороро выбился из сил, поддерживая оборот в человека, и Ингрэм на руках понес его домой. Ороро чуть не плакал от досады – уж очень хотелось послушать еще песен! У самой опушки, на границе леса, Ингрэм остановился. Ороро вернул свой облик и едва не упал в обморок. Все съеденные пирожные вывалились на землю, было до слез обидно. Задумчивый Ингрэм расстелил на земле свою легкую накидку и устроился на ней, оставив свободное местечко. Приведя себя в порядок, Ороро плюхнулся рядом. Отсюда были слышны песни и видны у деревни и у реки танцующие огни.

Ороро не помнил, как заснул и попал домой. Это было в первый раз, когда он ни разу за весь день не подумал о поиске Двери и Нижнем мире и, поняв это следующим утром, вдруг испугался непонятно чего.

Он узнал, что в человеческом народе понятие «семьи» обладало более широким значением и включало в себя не только кровных родственников, но и друзей. Если так, мрачно думал Ороро, то у Ингрэма все деревня – одна большая семья. Его в деревне любили. Он был человеком толковым, не бросался словами почем зря и мог бы с легкостью прийти в деревню жить, и людишки были бы этому только рады. Но Ингрэм не хотел. А Ороро с вопросами не лез – а ну как передумает, кто же потом ему Дверь будет искать?