Оруэлл: Новая жизнь

Ничто не указывает на то, что процедурное обрамление "Down and Out" представляет собой нечто большее, чем легкое управление сценой, которое практикуют большинство автобиографов, даже не осознавая, что трюк уже разыгран. В то же время, здесь происходит несколько других метатекстовых игр, одна из которых - опора книги на определенный тип французской или англо-французской литературы, с которой Оруэлл, похоже, был хорошо знаком. Например, в его рассказе о хаосе, царящем внизу, в отеле "Икс", когда начинается обеденный переполох, есть момент, когда он почти с тоской замечает: "Хотел бы я хоть ненадолго стать Золя, чтобы описать этот обеденный час". Если Золя - Золя из "Ассомуара" (1877) или "Наны" (1880) - витает над некоторыми шуточками в винном магазине или небылицами о скупердяе Руколле, у которого выманивают сбережения, то трепещущая девственница, соблазненная Чарли, постоянным развратником бистро, кажется, забредшей сюда из тома эротических рассказов какого-нибудь порнографа Второй империи. Все это придает некоторым частям книги театральность, которая ставит под серьезное сомнение любые претензии на строгий натурализм. Сравните, например, письмо, которое Борис получает от Ивонны, своей бывшей любовницы ("Мой маленький заветный волк, с каким восторгом я открыл твое очаровательное письмо" и т.д.), с запиской от Фифина, обнаруженной на прикроватном столике мертвого игрока в "Парижском этюднике" Теккерея - парижском учебнике, с которым, как мы знаем, Оруэлл был знаком - с его заверениями, что "мой господин у себя дома".

Пусть и косвенно, но "Down and Out in Paris and London" помогает ответить на вопрос, каким был Оруэлл в свои парижские дни, с каким чувством он относился к жизни в чужом городе (хотя и в том, в котором он чувствовал себя как дома) и в какой степени здесь, в Богемии, он начал сбрасывать кожу имперского полицейского из Старого Итона. На самом деле, Оруэлл, который моет посуду в отеле "Икс" или стоит в стороне, когда повариха отеля "Оберж де Жан Котар" поддается своему кризису, не отличается заметно от всех своих предыдущих воплощений. Его суждения по-прежнему остаются суждениями англичанина из высшего среднего класса, который может без всякой иронии заметить о богатых американских туристах, избавленных от своих денег хитрым персоналом отеля, что "Возможно, вряд ли имеет значение, что таких людей в конце концов надувают", и тут же отметить одного из своих коллег-официантов как "джентльмена". Почти все его приключения сопровождаются элементарной привередливостью, которая вызывает у него отвращение к грязи и дурным запахам. Интересно, сколько якобы голодающих людей выбросили бы последнюю кастрюлю молока, если бы в нее упал жук? Но это, можно сказать, то, как Оруэлл жил, и выброшенное молоко так же характерно, как и стереотипизация еврейских персонажей в романе "Down and Out" ("лавочник был рыжеволосым евреем, чрезвычайно неприятным человеком") и их обычное уничижение в антисемитских разглагольствованиях Бориса.

И тут возникает другой вопрос. Почему якобы голодающий человек не обращается к своей тете, живущей тогда в нескольких улицах от него? Оруэлл, который бродит по "Down and Out", не считая верного Бориса, в основном одинок - позже Оруэлл привьет эту тенденцию своим вымышленным героям - в то время как мы знаем, что у него были друзья и, предположительно, внешние ресурсы. Тот же слабый дух мальчишества витает над объяснением его возвращения в Англию - появлением таинственного Б., который предлагает ему работу по уходу за "врожденным идиотом". Если Б - это просто средство повествования, то идея такой должности не совсем фантастична. Вскоре после этого Оруэлл провел летние каникулы в Саутволде, присматривая за "отсталым мальчиком", и в его письмах есть намеки на то, что он искал подобную работу и позже, в 1930-е годы. Настоящей причиной его возвращения, помимо усталости от работы по восемнадцать часов в день в убогих условиях, было то, что его профессиональная жизнь подавала признаки улучшения. Поздним летом 1929 года он отправил свежий образец репортажа о бродягах в небольшой, но влиятельный ежеквартальный журнал "Адельфи". Где-то осенью статья была принята к публикации: в письме от 12 декабря он ответил, согласившись на предложенные условия и указав адрес 3 Queen Street, по которому можно будет отправлять будущую корреспонденцию. За исключением статьи в "G. K.'s Weekly", опубликованной почти за год до этого, это было его первое появление в отечественном периодическом издании. Незадолго до Рождества, уставший и, как мы предполагаем, почти без гроша в кармане, путешествуя третьим классом через Дюнкерк и Тилбери, Оруэлл вернулся в Англию.