Оружие Вёльвы

Гость глухо хмыкнул. Он мог бы сказать, что и ему давненько женщины не расстегивали пояс, но на шутки не было сил. Ворча и дуя на зябнущие пальцы, Хравнхильд принялась за дело: ремень на морозе стал как железный и не гнулся, бронзовая пряжка обжигала холодом. Однако пряжка в виде драконьей головы была очень хорошей, тонкой работы, а к тому же позолоченная. Ого, подумала Хравнхильд. Этот тролль, кем бы он ни был, не из бедных бродяг, хоть и не ел два дня.

Из-под мокрого, тяжелого плаща еще что-то блеснуло, и у Хравнхильд сами собой вытаращились глаза. Она увидела рукоять меча – он висел у гостя на перевязи за спиной и до того был скрыт под плащом. Навершие рукояти в виде полукруглой шапочки покрывал тончайший узор из серебра и золота, и близ очага оно сияло так, что кололо глаз. Хравнхильд чуть не отпрянула, потрясенная. Воистину, мертвеца в ее доме было увидеть легче, чем такой меч! Он стоит больше, чем весь ее дом, со всей утварью и козами, да в несколько раз! Подобные вещи она видела лишь два-три раза в жизни – у конунгов и их приближенных, и то издали.

– Ты что – конунг… ётунов? – вырвалось у нее.

Гость не ответил, знаком показав, чтобы она помогла ему стянуть кожух.

Одет он был в полушубок из волчьей шкуры, мехом внутрь. Хравнхильд помогла ему высвободить руки. Пахло от гостя, как от всякого, кто долго путешествовал и давно не мылся, но под кожухом он уже не был таким холодным. Ниже оказалась рубаха из грубой некрашеной шерсти, и он знаком показал, что ее тоже надо снять. Двигался он неловко, но молчал.

А когда рубаха была снята, Хравнхильд увидела, где беда. С правой стороны, на ребрах, на серой шерсти нижней сорочки виднелось пятно крови – свежая кровь наслаивалась на уже подсохшую, видимо, кровотечение началось какое-то время назад.

Испустив глубокий вздох, Хравнхильд взялась и за эту сорочку. Наконец она тоже была снята. Мощное тело с узловатыми мускулами, довольно густо заросшее волосом, подошло бы какому-нибудь троллю, если бы не многочисленные старые шрамы, покрывавшие его почти везде, где Хравнхильд смогла увидеть. Хуже всего было на ребрах – там кровоточила рубленая рана длиной в палец, явно не свежая, уже было начавшая заживать, но снова открывшаяся примерно день назад.

– Ложись здесь, – Хравнхильд расправила его сорочку поверх прочей одежды и знаком показала, чтобы лег раненым боком к огню.

Пока он укладывался, Хравнхильд подкинула еще дров, налила воды в котелок на ножках и поставила его в угли.

– Надо бы это зашить, – сказала она, наскоро стерев кровь, чтобы осмотреть рану. – Сама она не заживет. Там ведь были сломаны ребра?

– Два. Делай как знаешь, – равнодушно ответил гость.

Вытянувшись на спине, он закрыл глаза, и по его жесткому лицу разлилось выражение покоя. Кажется, он уже был доволен, очутившись в теплом доме, где ему вроде бы хотят не дать умереть.

Хравнхильд принялась за дело: подогрела воды, как следует обмыла рану, осмотрела, сколько позволял свет очага. Ждать утра не было смысла: в доме и в полдень не станет светлее, чем сейчас, а тащить его голого наружу и шить дубеющими от холода пальцами она не хотела. Кривая серебряная игла у нее имелась, как и особые нити из козьих кишок.

– Ехал однажды Один через радужный мост, конь его оступился, сломал ногу, – зашептала она над иглой, прежде чем приступить к делу. – Пришла Фригг к нему пешком, принесла золотую иглу, серебряную нить; она сшила кость с костью, кожу с кожей, кровь с кровью…

– О́дин владеет мной… – пробормотал раненый; ей показалось, он не понял ее речь, а лишь услышал знакомое имя.

Значит, он не тролль, мелькнуло в голове у Хравнхильд; однако принадлежность Одину могла означать важные вещи.

Пока она зашивала, гость не открыл глаз и не охнул, лицо его оставалось неподвижно. Хравнхильд поглядывала на него вопросительно, не умер ли, но мускулистая волосатая грудь вздымалась, из горла вырывалось хрипловатое дыхание.

– Теперь сядь, нужно перевязать, – велела она, закончив.

Он попытался привстать, но смог лишь слегка приподняться, и Хравнхильд, обхватив его за плечи, с трудом подняла тяжелое тело, чтобы он мог сесть, опираясь спиной о спальный помост. Его слегка била дрожь – гость еще не совсем согрелся. Хравнхильд перевязала рану, обмотав его торс полосами льна от своих и Кари сношенных сорочек.

– Теперь ложись, но пока не спи, я сделаю тебе отвар и дам поесть.

Он лишь слабо шевельнул веками в ответ. Хравнхильд размочила хлеба в простокваше, приподняла голову раненого, положила к себе на колени и стала кормить его с ложки. Он с трудом глотал, кажется, уже в полубеспамятстве.

– Ешь, – твердила она, – а то завтра у тебя уже не будет на это сил. Не зря же я с тобой столько возилась!

– Не зря, – вдруг выдохнул он между двумя глотками. – Я… награжу тебя… богато. Только… не говори никому, что я здесь.

«Все-таки он беглый», – мельком подумала Хравнхильд, а вслух вздохнула:

– В такую непогоду я еще много дней не увижу никого, кроме своих коз!

Гость снова закрыл глаза, вполне успокоенный этими словами.