Оружие возмездия

Но вот, наконец, и погребение было завершено, после чего оставшиеся в живых караванщики тронулись в путь. Все они ныне не расставались с оружием, ибо вероятность того, что грабители, оправившись от первого удара, вернутся, дабы отомстить, была весьма велика. Поэтому полдюжины воинов держали в руках взведенные арбалеты, зорко смотря по сторонам. Остальные, в том числе и сам Велемир, державшийся со своими слугами, словно с товарищами, что, в прочем, было принято у его народа, попеременно тащили носилки с двумя ранеными воинами, слишком слабыми, чтобы идти самостоятельно. Одному из них разбойничий клинок вонзился в грудь, едва не достав до сердца, у второго в колене застрял наконечник стрелы, лишая беднягу возможности ходить.

Ратхар и Мелианнэ также шли пешком, дабы соблюсти некую солидарность со своими нечаянными спутниками. При этом воин держал наготове свой лук, на тетиву которого предусмотрительно наложил стрелу-срезень с широким листовидным наконечником, который при точном выстреле мог отделить голову от тела, перерезав шею. Наемник, однако, считал, что даже если разбойники и вернутся к месту недавней битвы, гораздо больше, чем уцелевшие купцы и свита, их заинтересуют оставленные посреди дороги возы с товаром, ради которого, собственно, и умерло в этот день столько людей. Но все же мрачный лес, настоящими стенами возвышавшийся по обеим сторонам тракта, внушал некоторые опасения, неосознанную тревогу, страх внезапного нападения. А наемник, привыкший доверять своему чутью, прежде не единожды выручавшему воина, не собирался беспечно ждать неприятностей.

Спустя примерно два часа с той минуты, когда отряд покинул место битвы, Ратхар приблизился к Велемиру, как раз передавшему носилки с одним из раненых воинов своим спутникам. Собственно, никто из караванщиков не избежал увечий в схватке с грабителями. Большинство выживших, правда, отделались лишь порезами и царапинами, в том числе и сам купец, левая рука которого была замотана полотном, сквозь которое уже начала проступать кровь. Велемир посчитал недостойным мужчины в самый ответственный момент скрываться за спинами слуг и сам принял участие в бою, зарубив даже одного из грабителей.

— Скажи, почтенный купец, ты хочешь добраться до наступления темноты к какому-то селению? — Ратхар не очень хорошо представлял дальнейший путь, поскольку именно в этих краях ему бывать ранее почти не приходилось. Тем не менее, он полагал, что вдоль наезженного тракта, по которому постоянно движутся то торговые обозы, то армейские отряды, идущие на южную границу, должно быть достаточно поселков с постоялыми дворами и корчмами.

— До ближайшего селения добрых сорок верст пути, доблестный воин, — по голосу купца можно было понять, что он хотел бы добраться до обжитых мест, но и сам сомневается в такой возможности. — Нам никак не успеть туда засветло. Посмотри на моих людей — купец кивнул головой, указывая на воинов и слуг, многие из которых носили повязки, второпях наложенные лекарем. — Они устали во время боя, многие ранены, к тому же у нас на руках двое храбрецов, которые не могут даже ходить. Легче всего было бы прекратить их страдания, — вздохнул Велемир. — Но я же не могу убить тех, кто недавно был готов отдать свою жизнь ради моих товаров, пока их жизни еще можно спасти.

— Значит, придется остановиться на ночлег прямо здесь?

— Да, хотя и неплохо было бы провести эту ночь в уюте. — кивнул купец с явным сожалением. — Эти леса не слишком любят чужаков, даже разбойники не устраивают здесь свои логова, предпочитая земли севернее. Мне не раз доводилось слышать о том, как целые отряды пропадали в этих чащобах.

Узнав все, что хотел, наемник вернулся к Мелианнэ. Он вполне доверял купцу, когда тот начал говорить о пропавших в окрестных дебрях людях. Ратхар и сам ощущал что-то недоброе, но не придавал этому излишнего значения. Побывав раньше в разных переделках, наемник все же надеялся на свой меч, не раз спасавший ему жизнь, и не слишком переживал насчет всяких призраков. А в случае же опасности и его спутница могла применить что-нибудь из известной ей магии, тем более, когда речь шла о лесе, бывшем родной стихией Перворожденных.