Осень отчаяния

Паша с Ингой хоть и тихо, но болтали без умолку, а вот Лика с Тимом за всю дорогу перебросились лишь парой фраз. Когда Лика довезла их до дома, то опять посмотрела на Пашу и Ингу с тоской, а на ТимьЯна она всегда смотрела, умиляясь. Неужели она ревновала Пашу или ей так не нравилось, что он теперь с Ингой?

Тимоха пошёл домой, а Инга остаться у Паши отказалась, аргументируя завтрашними парами. Но расстаться они всё никак не могли, даже когда Паша проводил Ингу домой, они ещё долго стояли целовались и обнимались.

И этот ноябрь Паше запомнится навсегда: целый месяц он утопал в любви.

Любить Ингу было легко: она без всяких предубеждений могла остаться на ночь у Паши. И они, действительно, не высыпались: их совместные ночёвки не были созданы для сна. Оба по утрам зевали, но довольные и счастливые, потом подкалывали друг друга весь день. Оставаясь наедине, они всегда накидывались друг на друга. И Паше всё равно не хватало их близости, он готов был заниматься сексом с Ингой целыми сутками: по ночам устраивать страстные пожары, а по утрам утопать в податливой нежности. А когда расходились, то Паша не мог сосредоточиться ни на чём, мечтал скорее оказаться рядом с Ингой, на ней и в ней. После близости всегда лежал какое-то время, как мёртвый, с закрытыми глазами и приходил в себя, прислушивался к пульсирующему по всему телу блаженству, настолько ему было хорошо, что он не двигался и не разговаривал, а Инга всегда смеялась:

– Я у тебя тоже нашла кнопку выключения.

– Дай мне пять минут, и я снова включусь.

Любить Ингу было легко: если они расходились, то всё равно постоянно переписывались. Инга всё время шутила, даже пыталась специально рассмешить Пашу, хотя он и без этого постоянно смеялся. Он любил юмор Инги, правда её подколки теперь стали мягче. Да и она вся стала рядом с ним другой: будто все иголки разом опали, а на смену им пришла нежность и страсть. Инга словно ёжик, которого Паша развернул и теперь мог наслаждаться мягким животиком.

Любить Ингу было легко, потому что она была самой красивой, со сводящим с ума запахом, с самой нежной кожей, с самой обожаемой улыбкой и самыми глубокими глазами. А за её светящийся игривый взгляд Паша продал бы душу. И ни на кого бы её не променял. Он целовал её ноги, гладил бёдра – Инга просто млела, когда он касался её ног, это точно была её кнопка выключения. Паша обожал всё её тело, ведь у любимой девушки всё любимое, и не уставал ей это повторять, потому что она иногда стеснялась своей наготы и постоянно норовила прикрыться. Приходилось настаивать, усыпать её комплиментами и поцелуями, и в очередной раз доказывать, какая она совершенная, и как Паша её постоянно хочет.

Любить Ингу было легко за её откровенность и прямолинейность. Она не стеснялась говорить обо всём: рассказывала про своих бывших и про первый сексуальный опыт, узнала, что он был влюблён в Лику и постоянно его подкалывала. Они часто устраивали споры кем быть лучше: спортсменом или технарём. Это вообще стало их личным противостоянием. Инга не сглаживала углы, говорила в лоб, и Паше это нравилось. Он, в свою очередь, тоже не стеснялся нести абсолютную чушь, делиться дурацкими идеями, и Инга не смотрела на него, как на придурка, а поддерживала и смеялась вместе с ним. А самое главное, что Паша не боялся быть собой: он мог даже о своей боли поговорить с Ингой, рассказать, что его тревожит. Она понимала его и принимала, и что больше всего поражало Пашу: Инга его любила такого. Она искренне интересовалась его жизнью, ТикТоком, соревнованиями и тренировками. Дико возмутилась, когда он заявил, что поедет на сборы в середине декабря.

– Вообще офигел уехать на неделю? А как же я? Возьми меня с собой!

И Паша тоже не представлял, как выдержит неделю без Инги.

Инга даже как-то попросила Пашу раздобыть фотографию его мамы и потом поставила ему на стол в рамочку. Это было одно из последних совместных фото: Паше на снимке недавно исполнилось тринадцать, и они ходили в кинотеатр. Он запомнил этот момент, мама тогда сказала: «Ты уже начал меня обгонять по росту, надо сфотографироваться, пока не сильно вымахал». Инга его едва узнала на снимке:

– Ты такой худой, обросший и темноволосый! Другой человек просто.

– Я всегда был худым, только в старших классах набрал мышечную массу, когда под крылом у семьи Тимохи жил. А когда мама ушла, то за год вытянулся почти на двадцать сантиметров, а волосы у меня были длинные до десятого класса, мне девчонки на гимнастике в лагере даже брейды плели.

Паша с грустью посмотрел на снимок и нахмурился:

– Плохая идея!

– Хорошая! Слушай, из памяти ты её никогда не вытравишь, так храни самые хорошие воспоминания, чтобы хотя бы не так болело. У Тёмы вообще мать погибла, когда ему девять было. Я ему на холодильник её фотографию прилепила. Ему помогло, словно он её и не забывал. Паш, это часть тебя, но поверни ты это другой стороной, хорошей.

– Не вижу в этом ничего хорошего.