Осень в Пекине

— А чем тебе еще заниматься? — насмешливо проговорил Карло. — Может, отправишься на прогулку со шпанятами и супружницей?

— Я тоже не люблю священников, — сказал Атанагор, — но этот совсем не похож на остальных.

— А толку-то? — ответил Марен. — Все равно он в сутане.

— Он ужасный весельчак, — сказала Бронза.

— Такие всего хуже.

— Давай-ка пошевеливайся, — сказал Карло. — Того гляди эта сволочь Арлан нам на голову свалится.

— Ладно, поехали... — проворчал Марен.

Воздух снова наполнился оглушительным треском пневматических молотков, и в небо ударил фонтан песка.

— Счастливо оставаться, ребята, — сказал Атанагор. — Выпейте чего-нибудь у Баррицоне и запишите на мой счет.

Археолог пошел прочь. Бронза помахала Марену и Карло рукой.

— До воскресенья! — крикнул Марен.

— Чего рот раззявил! — одернул его Карло. — Эта девочка не про твою честь.

— Да он же старый хрыч, — сказал Марен.

— Размечтался. Он еще мужик хоть куда.

— Ну, значит, он ядреный старый хрыч. Такие тоже бывают.

— Вот заладил! — буркнул Карло и запястьем отер с лица пот.

Они легко надавливали на тяжелые, нависающие глыбы; те отваливались, грохались вниз, и взлетающий песок обжигал горло. Ухо рабочих привыкло к однообразному гулу машин, и они могли тихо переговариваться. Обычно они разговаривали во время работы, чтобы скрасить тяжкие часы, тянувшиеся бесконечно долго.

Карло принялся мечтать вслух:

— Вот закончим...

— Мы никогда не закончим.

— Пустыня где-нибудь да кончается...

— Другая работа подвалит.

— И все-таки сможем прилечь ненадолго...

— Хоть остановимся...

— Нас оставят в покое...

— Там будет земля, будет вода и деревья. И красотка под ними.

— Мы перестанем рыть...

— Мы никогда не перестанем.

— Сволочь этот Арлан.

— Ни черта не работает, только деньги гребет.

— Никогда мы этого не дождемся.

— Может, пустыня нигде и не кончается...

Их одеревенелые пальцы стискивали рукоятки, кровь пересыхала в жилах, голоса звучали все тише, больше похожие на полушепот или сдавленный стон, заглушаемый лязгом механизмов; этот стон жужжал, кружась у мокрых от пота лиц, прятался в уголках обожженных губ. Под плотной тканью потемневшей кожи играли круглые, узловатые бугры мускулов; они двигались слаженно, как дрессированные звери.

Глаза Карло были наполовину закрыты; резкие скачки стального бура сообщались его рукам, и он управлял им не глядя, инстинктивно.

За их спинами уже зияла широкая тень вырытого рва с кое-как сглаженным дном, но люди все глубже втискивались в недра окаменелой дюны. Когда их головы опустились до уровня новой зарубки, на одной из далеких дюн мелькнули два силуэта: археолога и оранжевой девушки. Потом за спинами землекопов отделились и рухнули подточенные глыбы. В скором времени придется остановить работу, чтобы выбрать отрытый грунт; грузовики еще не вернулись. Ритмичные удары стального поршня по стержню бура и свист выталкиваемого воздуха отражались от почвенного среза с нестерпимой силой, но ни Марен, ни Карло этого не слышали. Перед их мысленным взором расстилались свежие зеленые луга, где среди сочной травы их ждали пышные, голые красотки.

V

Амадис Дюдю перечитал только что полученную депешу: письмо на фирменном бланке, за подписью двух членов Правления, включая президента. Смакуя с гурманским наслаждением написанные слова, он готовил уже звучные фразы для оглушения аудитории. Надо будет собрать всех в большом зале отеля, и чем скорее, тем лучше. Желательно—и даже всенепременно — после работы. Но прежде надо посмотреть, нет ли где у Баррицоне помоста. Кстати, заключительная часть письма касалась самого Баррицоне с его заведением. Решения принимаются быстро, когда за дело берется солидная организация. Чертежи железной дороги были практически готовы, вот только балласта все еще не нашли. Водители грузовиков не прекращали поисков; время от времени они давали о себе знать; а то вдруг один из них появлялся вместе с грузовиком и почти сразу же исчезал вновь. Амадис начинал уже терять терпение, но дорога тем не менее строилась. Правда, не вполне на земле: на сваях. Карло и Марен бездельничали. К счастью, Арлан умел выжать из них по максимуму; они вдвоем клали тридцать метров дороги ежедневно. Еще через два дня пора будет разрезать отель пополам.

Кто-то постучал в дверь.

— Войдите! — сухо бросил Дюдю.

— Буон джорно, — сказал Пиппо, входя.

— Здравствуйте, Баррицоне. У вас ко мне разговор?

— Си, — сказал Пиппо. — Они совсем обалдели, да, этот кретинский железный дорога положить перед мой отель? На кой он мне нужен, этот дорога?

— Декрет о вашей экспроприации подписан министром, — сказал Дюдю. — Я намеревался объявить об этом сегодня вечером.

— Это все дипломатический штучка заглавными буквами, — сказал Пиппо. — Когда они будут убрать этот дорога?

— Отель придется разрушить, чтобы дать место железной дороге, — объяснил Дюдю. — Я как раз должен был предупредить вас об этом.

— Что? — вскричал Пиппо. — Разрушить славный отель Баррицоне? А как же те, кто кушал мои спагетти а-ла-болоньезе и кто был с Пиппо всю свою жизнь?