Осень в Пекине

— До свидания, патрон. Он прекрасен, как черешня, этот ваш самолет.

Жуйживьом вышел; ассистент поспешил за ним.

— Когда можно будет ее увидеть? — спросил он.

— Кого ее?

— Ну, ту красотку.

— Послушайте, как вы мне надоели, — сказал Жуйживьом. — Сейчас мы идем запускать самолет, и точка.

— Елки-палки! — вскипел практикант. — Сначала вы мне расписываете ее прелести, а потом — фьюить... по нулям! Вы просто невыносимы!

— А вы?

— Пусть так, я тоже невыносим. Но мы здесь уже три недели. Вы понимаете, что я за это время еще ни разу не ... !

— Серьезно? — удивился Жуйживьом. — Даже с женами технических исполнителей? А что же вы делаете по утрам в клинике, пока я сплю?

— Я занимаюсь... — замялся практикант. Жуйживьом сначала смотрел на него не понимая, потом разразился хохотом.

— Черт подери! — воскликнул он. — Вы хотите сказать, что вы... Вы занимаетесь... Вот умора! Значит, поэтому у вас все время дурное настроение!

— Думаете, из-за этого? — с беспокойством спросил студент.

— Ну разумеется. Это же очень вредно.

— А вы? Вы никогда так не делали? — спросил он.

— Один — никогда.

Практикант замолчал, чтобы легче было дышать: они карабкались на высокую дюну. Вдруг Жуйживьом опять расхохотался.

— Что случилось? — спросил ассистент.

— Ничего. Просто я представил себе, какая у вас при этом физиономия.

Не в силах одолеть приступ смеха, профессор повалился на песок. Из глаз его брызнули крупные слезы, а голос съехал на удушливо-веселый визг. Практикант отвернулся с обиженным видом, разложил на земле детали самолета и, встав на колени, взялся прилаживать их друг к другу. Жуйживьом почти успокоился.

— И все же вы плохо выглядите, — повторил он.

— Вы уверены? — практикант не на шутку обеспокоился.

— Абсолютно уверен. Между прочим, вы не первый.

— А я думал... — пробормотал практикант, уставившись на крылья и кабинку. — Значит, вы полагаете, что другие делали это до меня?

— Естественно.

— Впрочем, я и сам так думал. Но неужели в такой же ситуации? И тоже в пустыне, где нету женщин?

— Разумеется, — сказал Жуйживьом. — А что, по-вашему, означает символ Святого Симеона-Столпника[45]? Почему он все время так был занят своим столпом? Да это же очевидно! Вы Фрейда проходили, я надеюсь?

— Нет, что вы, Фрейд нынче не в моде, — отмахнулся студент. — В эти бредни одни недоумки верят.

— Фрейд — это одно, а столп — совсем другое, — продолжал Жуйживьом. — Тем не менее, бывают «представления» и «переносы ощущений», как их называют философы, бывают комплексы и их подавление, и онанизм, как в вашем частном случае.

— Теперь вы мне, конечно, скажете, что я дурак набитый.

— Отнюдь, — сказал Жуйживьом. — Просто вы не очень умны, вот и все. Но это вполне простительно.

Практикант тем временем приладил крылья и фюзеляж и теперь со вкусом размещал хвостовое оперение. Он замер на мгновение, задумавшись над словами профессора.

— А вы? — спросил он. — Вы как делаете?

— Делаю что?

— Не знаю, что...

— О, это очень туманный вопрос, — сказал Жуйживьом. — Настолько туманный, что граничит с бестактностью.

— Я вовсе не хотел вас обидеть.

— Конечно, я знаю. Но у вас прямо-таки дар соваться не в свое дело.

— Там мне было лучше, — тихо вздохнул практикант.

— Мне тоже, — ответил Жуйживьом.

— А здесь так муторно.

— Это пройдет. Во всем виноват песок.

— Песок тут ни при чем. Мне не хватает медсестер, других практикантов, больных...

— Может, и стульев тоже? — съязвил Жуйживьом. Студент покачал головой, и выражение горечи пятнами проступило на его лице.

— Вы всю жизнь будете меня этим попрекать? — спросил он.

— Потерпите, недолго осталось. До старости вы не доживете: у вас чересчур вредные привычки.

Студент замер в нерешительности, открыл было рот, но снова закрыл его и ничего не сказал. Он продолжал копаться в цилиндре и моторе. Жуйживьом заметил, что он вздрогнул и склонился над собственной рукой, как полчаса назад: длинная кровоточащая рана рассекла ему ладонь. Студент повернулся к профессору; он не плакал, только стал белый как полотно, и губы позеленели.

— Меня мотор укусил... — пролепетал он.

— Что вы такое ему сделали?

— Ничего я ему не делал... — сказал практикант и положил самолет на песок. — Больно.

— Покажите, что там у вас. Практикант протянул руку.

— Дайте-ка ваш платок, — сказал профессор. Студент достал свою грязную тряпку, и Жуйживьом с грехом пополам забинтовал кровоточащую руку, выказывая при этом все признаки отвращения.

— Так лучше?

— Вроде... — сказал студент.

— Я сам запущу его, — сказал профессор. Он подобрал самолет и умело завел мотор.

— Обхватите меня за туловище! — крикнул он практиканту, перекрикивая рев машины.

Студент схватил его обеими руками и прижал к себе. Жуйживьом отрегулировал впускной клапан, и винт закрутился так быстро, что края лопастей окрасились в бордовый цвет. Студент вцепился в профессора; тот едва стоял на ногах от вихря, поднятого пропеллером.

— Запускаю, — прокричал Жуйживьом.

«Пинг-903» рванул ввысь и пропал из виду. Потрясенный студент выпустил профессора и с размаху сел в песок. Он сидел, уставившись в одну точку — туда, где исчез самолет. Жуйживьом шумно перевел дух.