– Но я не собираюсь быть той дочерью, о которой вы мечтали.
Он засмеялся.
– Мало кто из детей вырастают такими, о каких мечтали их родители, – сказал он.
– Я хочу, чтобы вы поняли, какая я. – Она наклонилась вперед на стуле. – Я хороший человек. Я правда прекрасный учитель. И благодарна за деньги, которые вы мне прислали, потому что знаю, вам хотелось, чтобы я взяла их, потому что вы заботитесь обо мне. О своей дочери. И я с удовольствием владела бы драгоценностями своей матери и носила бы их. Я благодарна вам за все. Но если вы действительно хотите что-то сделать для меня, вы могли бы помочь освободить мою… освободить Эву.
Любопытная улыбка слетела с его губ.
– Я люблю ее, – сказала Кори. – Мне нужно, чтобы она оставалась в моей жизни. Она совершила ужасную вещь. Она…
– Вещи, – сказал он. – Во множественном числе.
Кори не хотела спорить с ним.
– Она совершила ужасные вещи, – согласилась она. – Эва понимает это, и она прожила примерную жизнь, стараясь все исправить. Какой смысл держать ее взаперти?
– Это расплата, Коринн, – спокойно сказал он. – Ты совершаешь преступление, ты должен заплатить за это.
Плакать в ее план не входило, но она почувствовала, что глаза наполнились слезами. В горле стоял комок: не в силах выдавить из себя ни слова, она заговорила шепотом.
– Она уже расплачивается, – сказала она. – Если бы вы ее сейчас увидели, вы поняли бы это. Она едва ходит. – Кори встала со своего стула и вытащила бумажный носовой платок из стоявшего на столе кожаного футляра и промокнула глаза. Она думала о том, как долго она ехала сюда, как настраивалась и теперь ей нужно снова проделать тот же путь, чтобы вернуться домой. Ее пронзило ощущение легкой паники, и она отогнала его прочь. Она добралась сюда, она сможет доехать до дома. – Моя мать… Эва Эллиотт больна, но она не жалуется. Я думаю, она расплачивалась за свое преступление всю свою взрослую жизнь.
Что-то дрогнуло в нем? Она увидела мягкость в его глазах, которой прежде не было.
– Пожалуйста, не плачь, дорогая, – сказал он.
– Если вы любите меня… если вы способны на ту бессознательную любовь, о которой говорите, тогда, пожалуйста, не причиняйте ей большего зла. Я не хочу ваших денег и драгоценностей. Я хочу именно такого подарка.
Расс нахмурился, и на его лбу пролегли глубокие морщины.
– Ты, видимо, не понимаешь, о чем просишь меня, – сказал он. – И Вивиану.
– Думаю, что понимаю, – сказала она. – Я знаю, что прошу многого. Я прошу, чтобы вы полюбили не только свою дочь… своего ребенка… о котором тосковали долгие годы. Я прошу вас полюбить меня. Коринн Эллиотт.
Он пристально посмотрел на нее, потом покачал головой и, словно желая закончить разговор, сменил тему.
– Я думал, что ты не ездишь на дальние расстояния, – сказал он.
Кори снова села на стул, ненадолго потеряв бдительность после резкой перемены темы.
– Не езжу, – призналась она. – Я до ужаса боялась ехать по скоростному шоссе. Всю дорогу сюда я тряслась от страха и дюжину раз съезжала на обочину. – Кори посмотрела ему прямо в глаза. – Но есть вещи слишком важные для того, чтобы позволить страху встать у тебя на пути.
69
Когда я впервые узнала, что у меня рак, я почувствовала, что попала в ловушку. Ничего хуже в своей жизни я не испытывала. Я ничего не могла поделать со смертью или с болью, со слабостью или еще с чем-нибудь в этом роде. Мне нужно было свыкнуться с мыслью, что я не в состоянии контролировать свою жизнь. Я чувствовала себя как в тюрьме. Потом, когда я проснулась однажды утром, мне в голову пришла совершенно новая мысль. Я поняла, что в ловушке только мое тело. Моя душа по-прежнему свободна. Каким удивительным было это чувство! То есть я не могла поехать в Европу, или взобраться на гору, или даже прогуляться с тобой на пляже в Уайлдвуде. Моя душа по-прежнему парила. Если сказать, что болезнь – это дар, это прозвучало бы банально. Однако порой так оно и есть.