ОСКОЛ. Особая Комендатура Ленинграда

Так что, работал механик завода «Электроаппарат» Кузнецов без оглядки, имел сына лет четырех и от языкатой своей Татьяны сбегал на все лето в лагерь. Здесь он тоже возился с разной механикой, точил железо и, понятно, ведал матчастью. А еще Федя гнал немыслимо крепкий самогон, угощая им Еделева да круг симпатичных ему людей.

Я тоже был в этом круге. С того момента, когда Зеленый вдруг заинтересовался историей. Вернее, не историей даже, а томиком Римана. Обмахивая Рихардом Ф. Риманом потное лицо, оружейник почему-то заглянул в содержимое книги. Одолев около страницы, Федя, хмуря брови, спросил, на кой ляд мне «эта киноварь». Получив ответ, он совсем помрачнел и удалился, прихватив книгу с собой.

В течение дня от Зеленого мчались гонцы с вопросами на бумажках (типа, что такое артефакт), а на другой день, дядя Федя пришел сам. Обернутый в газету Риман был торжественно возвращен, потом из баула извлечен был фирменный напиток и за второй стопкой понял я, почему Федин самогон прозвали «ударник».

Мы по-доброму приятельствовали. Зеленый оказался неглупым человеком, наблюдательным и многое повидавшим. Заметил он и мои павлиньи хождения.

— Страдаешь? — спросил Федя, развешивая только что принесенные плакаты с различными видами запальных трубок.

— Чего ради?

— Да ладно, я ж наблюдаю, как ты за девчушкой этой, Далматовой, вяжешься. Как, брат, нитка за клубком.

— Ну, есть немного.

— Хм. Было б немного, ты б тогда пиво в буфете дул. С раками, — оружейник пыхнул облаком свинцового дыма. — Чего ты в ней рассмотрел? Худющая, как чалка.

Внезапная куча «юных ленинцев», перебивая друг друга, обступила Зеленого:

— А сколько мертвое пространство у танка? А какой прицел берут на самолет? А на пристрелку винтовки?

Разобравшись с «головорезами», он посоветовал:

— Вон, Ермак Наташку лучше за дойки потягай.

— А тебе, Федор Иванович, если дама поменьше трех обхватов, то и не женщина. Плохо от такой не будет?

Федя бормотнул тихим смешком и, ковыряя лунку для чинарика, ответил:

— От хорошего плохо не бывает. Вон грек твой что написал: «древние эллины воспевали здоровых женщин, способных к многократному деторождению». А греки, брат, это… сам понимаешь!

— Да ну! Греки, брат, женщин только воспевали, а в «этом деле» больше пользовали друг друга.

— Э-кг-хм… Ведь какие мужики серьезные были, полмира завоевали, а вот на тебе… — Зеленый вздохнул, сокрушаясь о древних, но тут-же перешел к более животрепещущим делам.

— Тут другое, студент. Я видел много, так что послушай доброго совета: беги. Она дама крестов, барышня эта. И скоро за нее мужики на части рвать будут друг друга. А ты, если хоть на один узелок с ней завяжешься, то уж до гроба. И любить не будет, и прочь гнать будет, а ты все одно, как дурной налим, за светом поползешь.

Федя встал, сморщил красный, в прожилках нос и предложил тяпнуть «по сто». В подсобке, за железной решетчатой дверью, было прохладно и темно. Стоял там длинный ряд запертых шкафов, единиц в семь, чье содержимое было знакомо только оружейнику.

Черт его, что он там держал, может, просто отмыкал закрытые замки, разнообразя досуг, не знаю. Самогон, во всяком случае, там не хранился, — мутная бутыль стыдливо пряталась под рогожей в мятом ведре. Рогожное одеяло светило дыркой, в которую пролезло стеклянное горлышко.

После первой, Федино лицо поплыло бугристым добродушием помидорного цвета. Щеки начали обрастать ямочками, подбородок наливался, как у брачного жабона, и еще казалось, что вот-вот сожмутся толстые губы и сделают смешное «бррр».

Я затих в ожидании второй. Однако нетерпеливое бульканье из горлышка заменило другое бульканье из другого горлышка — побольше и помощнее. Зеленый помотал головой:

— Не, студент, больше тебе не наливаю.

— Это почему же? — «Ударник» ударил в голову, и Зеленый немного качнулся вверх.

— Напьешься опять, упадешь, заснешь. Кому тебя тащить? Я на работе, а Далматовой не под силу твою тушу волочь.

— А с какого интересу ей таскать меня потребуется?

— А ты у нее спроси. Тянула ж она тебя из канавы, свинью бурую, аж до мостика.

— Ты что, Федор Иваныч, пороху надышался? Это когда такое было?!

— К-а-а-да! — Зеленый вытянул губы в трубочку. — Когда ты, как бревно, из кустов на поляну к девкам выпал.

Вот это заход. Бедная девочка еще и перла меня по откосу метров шестьсот. Я осторожно спросил, открыв один глаз:

— Федь, а я ничего такого?..

— Ничего. Только гитару требовал, да еще врал, что тебе кто-то ногти пообкусывал.

— А зачем гитару? Я играть не умею.

— Ну, эт я не знаю, — Зеленый, спрятав подпольную емкость обратно в рогожу, наморщил лоб. — Ты, если пить не можешь, не пей. А то, что это?.. Прибегает ко мне Зинаида Колчева, чуть не ревет: пошли, мол, дядя Федя. Там наш инструктор пьяный, как грязь валяется. Я, понимаешь, туда, и на тебе — герой. В костер упал, девок напугал.

Мощно тогда я долбанул. Факт. Но, чтоб с песнями и провалами сознания? Вот не было Зеленого, хоть стреляй!

Федя как мысли читал:

— Ты что, вообще ничего не помнишь?

— Почему не помню?! Вокзал помню, как пили там с Валькой, помню. Потом назад шел, потом ведьмы эти…