Осколки

– Зря ты так, – сказала Эдель и кивнула на лежащие на полу обломки амулета, подаренного Лаверн. – Бытует мнение, что они действительно помогают.

– От этой твари мне ничего не надо! – прошипела Тильда, глядя отчего-то на Сверра, и он поморщился. Спорить желания не было.

– Я приготовлю притирку с лавандовым маслом, видела немного у замкового лекаря. – Эдель тоже не стала спорить и отступила. Похоже, ярость Матильды отпугивала и ее. – Височные притирания показали высокую эффективность.

Она так же незаметно выскользнула из комнаты, но в коридоре обернулась.

– Аааа?..

– Вниз и налево, – подсказал Сверр, и Эдель благодарно кивнула.

Некромант прикрыл за собой дверь и подошел к постели дочери. Берта тихо всхлипнула и перевернулась на бок, трогательно подложив под щеку ладошку.

– Тебе следует отдохнуть, – обратился Сверр к жене, поправляя одеяло, сползшее с плеча Берты.

– Не указывай мне, что делать! – вновь завелась Тильда и встала, нервно заламывая ладони. – Кто-то должен быть с ней, ведь ее отцу плевать.

– Ты знаешь, что мне не плевать, – терпеливо ответил Сверр.

– Берта для тебя ни на что не годный выродок. – Тильда проигнорировала его реплику и встала у окна. Ее тонкий профиль осветила наливающаяся силой луна, и в ее свете он виделся особенно хищным. “Воронья дочь” – так презрительно отзывалась о ней Лаверн и Марию научила. В начале Сверра это забавляло, а потом… – Ты хочешь сына… от нее.

Последние два слова она буквально выплюнула.

– Сын нужен, чтобы напитать жилу, – напомнил некромант.

– Я могу родить его!

– Не можешь. Ты пока недостаточно сильна и не переживешь роды. Тильда, мы обсуждали это столько раз, что…

– Я сильна, – перебила она резко. – Снова. Магия вернулась, Сверр.

– Что ж, это… прекрасно. Уверен, лорд Бригг будет счастлив от этого известия, он давно мечтает о внуке.

– А ты? – Она оцарапала его взглядом. – Ты счастлив?

– Безусловно.

– Ложь! Тебе была удобна моя слабость, чтобы не брать меня, как женщину. Но теперь ее нет, и придется исполнять долг.

Она нервно усмехнулась и рванула ворот платья, обнажая белоснежную плоть нательной рубашки. Блестящие пуговицы с грохотом рассыпались по полу. Берта снова застонала, и Сверр погладил ее по виску.

– Сама сказала, кто-то должен быть с Бертой.

– Дэлла вернется скоро и побудет с ней. Или это очередной повод не вести меня в спальню?

В позе Тильды, во взгляде ее – лихорадочном, диком, в поджатых в обиде губах, в ладонях, сжавшихся в кулаки, – во всем этом читался вызов. И Сверр его принял. Усмехнулся и вышел в коридор, не оглядываясь, не дожидаясь жены. Он знал, что она последует за ним. Долг вел ее от рождения до этого момента. Долг – то, чем она жила и что больше всего ненавидела. Ее цель и ее кара.

В ту ночь он взял ее сзади. Жестко. Пожалуй, даже грубо. Раздевать не стал – просто задрал ей платье и вошел в сухое лоно, выдавливая из горла Тильды сдавленный хрип. В какой-то момент разорвал платье на спине. Вдавил ее в кровать, приподнимая бедра и накрывая ее голову юбками.

Казалось, ярость Матильды передалась ему через прикосновение. Затопила его тело, подчинила, лишила разума. Когда Сверр закончил, Тильда затихла под ним, а ее плечи слегка подрагивали. Некромант думал, она плачет, но, когда перевернул на спину, увидел, что глаза ее сухи.

– Убирайся! – выдохнула она со злостью.

Он мог бы сказать, что это его спальня. Что она сама хотела, даже просила того, что только что произошло. Но не стал.

Молча поднялся, зашнуровал бриджи с вышел. В конце концов, лаборатория часто заменяла ему покои. Следовало обдумать, что делать дальше, спланировать поездку на земли Веддона и написать ответ Атмунду.

Но ноги сами понесли в коридор, ведущий к источнику. Там он вскрыл тайник собственной кровью, достал сундук с накопителями и долго смотрел на мерцающие кристаллы. Затем выбрал один среднего размера, расстелил карту и закрыл глаза.

К утру он уже знал, где искать следующий осколок, пусть и потратил на это немало сил. Адуляр немного поделился магией, но Сверр и не стал бы требовать большего: за все великие деяния расплачиваются большими усилиями.

Он уснул за час до рассвета, на лавке в лаборатории, сжимая в руке злосчастный кристалл.

Ча

Лаверн лежала на спине и смотрела в потолок, не моргая. Пальцы ее слегка подрагивали, путались в меховом покрывале, и Ча иногда касался мизинца. Эта привычка у него была, сколько он себя помнил. Почти все вот забыл, а это…

Он делал так в темнице северного шамана.

В каморке у конюшен, куда сбежал после смерти шамана – Ча очень нравился запах лошадей, и Лаверн настояла, а новый хозяин не стал возражать.

В деревне старосты Эдда в недолгие визиты чародейки, после того, как сила ее напитывала больное нутро мальчика.

В замке Сверра, откуда они поспешно уехали, и теперь Лаверн грустила.

Она прятала грусть за каменным выражением лица, но Ча чувствовал. Он вспомнил, что много лет назад они так же уехали оттуда, и Лаверн плакала. Он хотел утешить ее, но не знал, как, потому просто сжимал ее мизинец и молчал. Она тоже молчала. Для некоторых чувств слова не нужны.