Итак, распад на несколько частей. Тринадцать исходных британских колоний держатся вместе, апеллируют к традиционным ценностям и исконному протестантизму. Прочие разделились. Где-то английский запрещён к использованию в качестве государственного языка и языка школьного образования, возрождается французский и испанский. Где-то с латиницы переходят на… ну, скажем, кириллицу. И иероглифику. Как более соответствующие мировым тенденциям. И учат русский и китайский как языки международного общения и вообще, будущего. Чикаго и Детройт ведут свирепую агитацию против Филадельфии и Нью-Йорка, а на границе Новой Англии идут вялотекущие бои, которые Средний Запад полагает войной против новоанглийской агрессии.
Курортная Флорида в осаде. Электричество и воду туда, после политического воссоединения по референдуму с Новой Англией, не подают, а в районе соединяющего её с основной территорией метрополии моста идут провокации на море. Правда, воюют в основном добровольцы, по большей части на границе Луизианы, где коррупция зашкаливает, но распространяются фантасмагорические теории о том, что предки новоорлеанцев – древнейшая цивилизация планеты, победили на своём историческом пути персов, греков, римлян и гуннов, а по пути вырыли Мексиканский залив и из образовавшейся земли сформировали Аппалачи.
Армия Нью-Йорка готовится к обороне против Североатлантического Евразийского альянса, чья зона интересов простирается от Лиссабона до Пхукета. В Бостоне сильны сепаратистские настроения и часто идут теракты, организуемые ирландцами. Но война там закончена, Нью-Йорк заливает местный сепаратизм денежными потоками и сформировал группу поддержки федерального центра во главе с сильнейшим из местных кланов – Кеннеди, когда-то стоявшими во главе сепаратистов. Ирландская военная полиция даже воюет с радикалами в Гватемале, где едва не было сброшено, в рамках Латиноамериканской весны, местное правительство, после чего повстанцы, поддерживаемые из-за океана, ударили бы по Новой Англии.
С экономикой не очень, но экспорт нефти и газа в Мексику и Канаду помогает формировать бюджет. Хотя властям датской Гренландии страшно не нравится проложенный для этого в Канаду подводный газопровод и они как могут тормозят его ввод в строй. Олимпиада в Майами прошла успешно, и даже чемпионат мира по сокеру в Нью-Йорке удалось провести, хотя Нью-Орлеан и Чикаго угрожали организовать его бойкот. Но допинговые скандалы привели к исключению американских спортсменов из участия в ряде видов соревнований на мировой арене – включая те, в которых американцы особенно сильны.
При этом ЦРУ и ФБР обвиняют в постоянном вмешательстве в выборы за рубежом и поддержке там сепаратизма, а агенты Джонсон и Джонсон разоблачены при попытке отравления бывшего американского разведчика-перебежчика, живущего в британском Солсбери, нервно-паралитическим газом «чечако». Ну и так далее. Интересно, любили бы нас при таком раскладе в Штатах? И как бы они к нам относились? И это притом что на 100 % параллели провести трудно – география мешает…
Война – это работа. Страшная, грязная, тяжёлая, кровавая. Есть люди, которые без этого не могут. Ежеминутная опасность, угроза собственной жизни и возможность убивать других для них смысл и суть существования. Вовсе не обязательно это садисты, которые любят издеваться над беззащитным гражданским населением. Просто без военного адреналина они уже не могут. Жизнь без войны для них теряет остроту и совершенно неинтересна. Как будто на наркотик подсели.
Война – это разрушение того, что строилось и создавалось столетиями. Для кого-то ужас, для кого-то наслаждение. Какой Герострат? Навёл орудие, и через минуту всё горит и рушится. А там даже не знают, что ты есть, и не знают, кто ты. Абсолютно анонимная власть над людьми. А уж если с самолёта, ракетой или бомбой… Это они раньше в своих фильмах над гнёздами кукушек летали. Теперь всё чисто конкретно.
Война – это разрушенные судьбы, разорванные семьи, искалеченные и обгоревшие люди, потерявшиеся и осиротевшие дети. Да и зверям с птицами не лучше. И домашним, которых убивают и калечат, как и людей, а кто выживает, сбивается в стаи, чтобы хоть как-то прокормиться, как собаки, или жмётся к руинам бывшего дома, как кошки… Кур и уток, впрочем, быстро съедают голодные люди. А если совсем нет еды, то и кошек с собаками, как в блокаду Ленинграда. Одна кошка – неделя жизни.
…Да и диким зверям не лучше. Какие заповедники, какая охрана природы? Крупных выбивают первыми, как в Судане носорогов или в Руанде горилл. Да и у нас с турами и зубрами было не лучше, особенно на Кавказе. Стволы у всех, лесников нет, охотничьи инстинкты без тормозов… Увидел – завалил. Иногда из дурного азарта, иногда со страху или случайно… Хотел по человеку, а там зверь. Так ещё и хвастаться можно, шкуру на стену повесить.