Осколки сгоревших звёзд

Зелень заполняла улицы. Не вмещаясь в пределы парков, она высовывалась из окон, свисала со стен и террас, оплетала перекинутые через улицы кружевные мосты, образуя висячие сады. Блистающее многотравье, как волна, захлестнуло улицы, тротуары, входы в дома, соревнуясь с красотой вьющихся лоз, свисающих с балконов настурций и украшавших скверы акаций и хризантем.

Прозрачные струи воды, отражая солнце, бушевали и пенились в фонтанах, журчали и переливались в чашах искусственных родников и прудов.

Наконец аэрокар замер у входа в одно из высотных зданий, и, выбравшись наружу, Волфганг предложил руку Исгерд. Та не стала спорить, хотя и испытала напряжение от этого жеста, чётко обозначавшего её роль.

— Ваше благородство порой выглядит излишним, — сказала она, когда они уже вошли в здание и заняли место за одним из столиков в просторном зале ресторана.

— Оно неизбежно. Таков мой удел — везде и всегда быть сыном Константина Рейнхардта.

Исгерд повела плечом.

— Не хотелось бы вас обижать, Волфганг…, но вам не кажется это несколько… несовременным? Оглядитесь по сторонам, эти церемонии давно не имеют значения ни для кого, кроме двух десятков человек, входящих в сенат — ну, и их семей.

— Именно это, — Волфганг аккуратно постелил салфетку на колени такими же отточенными движениями, которые Исгерд уже отметила за ним в бою, — отличает нас от всех остальных.

Ужин был приятен и тих. Волфганг мало говорил, но на него было приятно смотреть. Исгерд старалась его не задирать и по большей части оглядывалась по сторонам — она начала уже забывать, чем живут люди за пределами Академии. Окна ресторана украшали тяжёлые пурпурные гардины с золотыми кистями — слишком массивные и вычурные на её вкус. Стюарды в белых сорочках сновали между столиками, прямые, как будто спину им поддерживали деревянные колышки. А на дальней стене, над небольшой сценой, где сейчас играл маленький оркестр, в витиеватой вызолоченной оправе висел портрет Госпожи Консула.

Волфганг покосился туда, куда был направлен взгляд его невесты, и лёгкая насмешливая улыбка заиграла на его губах:

— Она ведь всего лишь Первый Консул. Даже не Президент. Вам не кажется, что подобные проявления любви — чрезмерная честь?

Исгерд пожала плечами.

— Я же не спрашиваю, заслужил ли ваш отец право путешествовать в кортеже с двумя десятками дам и охраной, состоящей из личной гвардии в алых кителях?

— Мой отец, — сухо и отрывисто произнёс Волфганг, — потомок семи поколений благороднейших людей.

— Я не сомневалась, что его главная заслуга — родиться из самого благородного чрева во всей Гесории. Давайте оставим этот разговор. Ни к чему хорошему он нас не приведёт.

Остаток вечера никто из них не имел желания заводить разговор о чём бы то ни было. И только когда они снова садились в аэромобиль, Волфганг, распорядившись отвезти их в Академию, сказал, не глядя на спутницу:

— Я хотел бы познакомить вас с отцом.

Исгерд стало смешно. Это выглядело почти как просьба руки и сердца — только без сердца и без просьб.

— Когда вы хотите это сделать? — спросила она.

— Возможно, на выпускном балу.

Исгерд задумалась.

— Лучше пораньше, — сказала она, — не стоит вашему отцу беспокоиться и прилетать на бал. Будет много людей… и мало ли что произойдёт. Лучше давайте вместе слетаем к нему.

Волфганг кивнул, признавая её правоту.

Ролан тоже скучал. Он то и дело ловил себя на том, что выглядывает Исгерд в толпе других учеников — но простить её всё-таки не мог.

У него не укладывалось в голове, как можно доложить начальству о деле столь пикантном, касающимся только их троих.

Они с Брантом по большей части проводили время вдвоём. И как-то в середине зимы, когда в окно постучали с обратной стороны, Ролан, подумав, что это Брант выбрал такой необычный способ проникнуть в дом, пошёл открывать.

Однако вместо этого обнаружил, что по другую сторону подоконника висит серебристый открытый кар, и за рулём сидит Луана — его несостоявшаяся невеста. В дорожном комбинезоне она выглядела всё такой же хрупкой, как и в бальном платье. Непослушные чёрные локоны оказались собраны на затылке, но несколько выбившихся прядей обрамляли лицо, подчёркивая его нежность и красоту.

— Доброй ночи, — сказала она.

— Доброй ночи, — Ролан высунулся наружу и огляделся по сторонам — не видит ли их кто, — вам никто не говорил, что нехорошо пробираться в спальню к малознакомым мужчинам по ночам?

Луана улыбнулась, но не смутилась.

— Мне нужно было с вами поговорить, — серьёзно сказала она, — прогуляетесь со мной?

Поколебавшись, Ролан выбрался наружу и запрыгнул в кар рядом с ней.

Луана вела спокойно и гладко, не допуская ошибок, но и не стараясь продемонстрировать свои умения. Если бы деревья и кустарники не проплывали под днищем кара, Ролан и не подумал бы никогда, что они движутся, а не зависли на месте.

Она остановила кар над утёсом, в том месте, куда и сам Ролан любил приходить, чтобы посмотреть на океан.

Убрала руки с руля и замерла.

— Вы отказались вступать в брак, — тихо произнесла она.

— Да, это так. Я не стану жениться без любви.

Пальцы Луаны сами собой сцепились в замок.