Осколки тени и света (СИ)

Это мешало, беспокоило, причиняло неудобство, как зуд в ухе так глубоко, что не почесать. Можно сколько угодно тереть ухо о плечо и сглатывать, прижимая язык к небу — бесполезно.

— Я вообще-то пытаюсь спать, — сказала я, поворачиваясь к источнику беспокойства.

— Спи, — ответила темнота, запалив два красных огонька-гляделки. Ине Тен-Морн, мой проводник, прописная зараза икто-то еще, судя по шуршанию, устроился в кресле.

— Ты таращишься, — сказала я гляделкам.

Интересно, ему видно, что у меня лицо мокрое? Не хотелось бы. Это — только моя… обуза.

Тишина была густая, мягкая, будто комнату накрыло шерстяной шалью. В лицо повеяло теплом, щекоча влажные ресницы.

— Кто такой Ромис Эверн? — зашуршали в темноте угольки голоса, а угольки в глазах продолжали смотреть, не моргая. — Это он надел на тебя поводок? Ты говорила во сне.

— Он меня от него прятал.

— Плохо прятал, — пренебрежительно отозвался некромант.

— Получше, чем ты, — ответила так же, снова чувствуя накатывающую неловкость от того, что я его… Зараза темная. Не очень-то торопился вырываться, когда я, спутав во сне одну тьму с другой, притянула его к себе. — Его последнее плетение продержалось почти трое суток, а твое и суток не выдержало.

— Какой бездны ты на изнанку полезла?

— Я не лезла. Меня… потянуло.

И сейчас тянет, будто некромант держит в руке несуществующую нить, на которой висела теперь уже его гранатовая бусина.

— Кто поймал тебя, элле’наар? От кого ты бежишь? Кому ты родила ребенка?

— Откуда ты?.. Как?..

— Ты говорила. Ты вообще много говоришь. А у меня очень хорошая память.

— Зачем тебе это?

— Я должен знать. Не хотелось бы идти против того, кто меня учил.

— Как его звали?

— Север. Север Мрак. Холин.

Он опять это сделал. Паузу, перед тем, как произнести имя рода. Видел, что меня перекашивает, и нарочно? Значит, видел и мокрое лицо, и мою панику. Видит и сейчас. Волосы, как всегда, принялись тлеть, выдавая раздражение. Зачем я вообще с ним разговариваю? Я так устала, я хотела спать, я… сижу и таращусь на беспокойные красные точки в темноте, потому что они отпугивают призраков Холин-мар.

Север Холин пропал еще до моего рождения. Ине был его учеником после исчезновения или до? Если до… Некромант мне почти что в отцы годится. Впрочем, какая разница, сколько ему. Глупая ошибка, как с кошкой в темной комнате, где все одинаково черные. Теперь и мысли такие же. Глупые. Мне будет немного жаль отдавать тебя тому, кто однажды тебя позовет, Эленар. Так папа сказал. Драгон не звал меня. Он меня «поймал», как удачно выразился каланча. И Ромис меня не звал — «прятал». Зато сам он… позвал. Оттуда. Позвал и тянет за нитку которой нет, будто привязал меня к этому миру. Выдернул. И продолжает дергать, дразнить, даже когда мне хочется замереть и застыть. Как сейчас.

Воображение тут же подкинуло картинку этой самой «привязки» — лохматая нитка, которой вяжут тюки, свернутая кокетливым бантиком, и Ине с придурковатой улыбкой рядом. И «золотко». «Золотко» нужна обязательно, иначе не комплект. Иначе… Ине… Иней… Такой он был, когда я дотронулась. Морозный рисунок на окне, прохладный и тут же тающий от прикосновения. Вот перед глазами — диковинный хрупкий лес, ветки, листья, но если провести рукой — под пальцами гладкое стекло. Щелк вместо острых ледяных иголок. А потом пальцам вдруг становится горячо.

Я провела вниз от ключицы к ложбинке груди. Кожа была чистой. Субстанция, замешанная, судя по запаху, на крови, впиталась полностью. Но я не за этим. Рука замерла там, где я носила гранат, тяжесть которого все еще слышу памятью тела. Пальцы сомкнулись.

Это так удивительно и странно: видеть и знать одно, а чувствовать… иное.

Иное… Ииинеее…

Тьма бросилась, и меня опрокинуло в подушки. Вспыхнувшие волосы упали на лицо, мешая нормально смотреть, щекотная прядь лежала на губах. Тяжелая рука придавила поперек груди, прижимая мою собственную, в которой я держала воображаемую бусину. Другой ручищей темный обхватил за шею, упираясь большим пальцем в мой подбородок, приподнимая его все выше. Шея казалась совершенно беззащитной, и ощущение, что сейчас в нее вопьются зубами, заставило сердце трусливо дернутся. Я сглотнула вставший в горле ком.

Некромант наклонился ниже, обволакивая своим странным запахом.

— Не на-а-адо, — потрескивали угольки, — не надо дергать за поводок, если не знаешь, что за зверь сидит на другом конце.

Подбородок кольнуло и тут же отпустило. Темный поддел и стянул упавшую на губы прядь, пульсирующую огнем в такт какофонии у меня в груди, задумчиво пропустил между пальцев. Его лицо, подсвеченное моими волосами, выглядело незнакомо. Резкие тени сделали скулы острее, да и все черты как-то вытянулись, будто он был эльф или вампир.

— От тебя слишком много шума, назойливый сполох. Перестань вопить у меня в голове. Там и без тебя… тесно.

Прижатая между пальцев прядь натянулась и упала.

— Ты так и не сказала, кто такой этот Эверн. Кто он тебе?