Осколки тысячи ветров. Вихрь Империи

Взгляд медленно скользил по недосягаемому горизонту. Ветер постепенно выдувал из головы боль, но в сердце она с каждой секундой разгоралась всё сильнее. Перед глазами всё время всплывала уютная кухня знакомой квартиры, овальный стол, застеленный сделанной под лён скатертью, украшенной крупными кружевами, и замысловатой формы хрустальный кулон на цепочке на листе бумаги, исписанном моим быстрым подчерком. Я оставил моей коэ́ххи самое дорогое, что имел — мой знак силы и сердце, вложенное в несколько строк, которые помнил наизусть. Если мне посчастливится вскоре вернуться, она ничего не узнает. Даже если я задержусь, то постараюсь всё объяснить. Но если мне выпадет встречный Ветер, я не мог просто исчезнуть. Не мог, чтобы она думала, что я сбежал, что она мне не нужна, что мне не нужен наш малыш. Сын, который спит под присмотром своей прабабушки… Я даже представить боялся, что, если бы эта женщина не заглянула к нам сегодня с утра, он сейчас лежал бы совсем один, маленький, беспомощный. И меня не было бы рядом, потому что его жизнь важнее моей. В этот раз я не имел права подвергать опасности тех, кого люблю, кто мне дорог. Остальных они не почувствуют, пока я жив. Не в этом мире. Здесь у силы Ветра другие законы.

Я повернул голову и посмотрел на жмущиеся к краю уступа заборы домиков частного сектора. Когда-то давно почти отвесная земляная стена здесь не удержалась и оползнем осыпалась вниз, образовав на высоком лбу склона глубокую вертикальную морщину. С годами она заросла травой и превратилась в недлинный овраг, гораздо более пологий чем сам обрыв. И люди, недолго думая, сделали из него местную свалку, ныне стыдливо прикрывавшуюся разросшимся по краю кустарником. Там находили последнее пристанище старые коробки, сломанные ящики, различный мусор. Кто-то даже сбросил сюда прогнившую потемневшую от времени лестницу, которая теперь наискось валялась здесь развёрнутой гармонью.

Я подошёл ближе, машинально разглядывая весь этот хлам, потом наклонился и поднял обломанный деревянный брус с торчащим из него выгнутым ржавым гвоздём. Хотел уже кинуть обратно вытащенный из кучи барахла явно кем-то из мальчишек обломок, но остановился. Мои глаза быстро обежали сей травмоопасный предмет, и я удовлетворённо хмыкнул.

Раздобыть крепкую палку, молоток и десяток гвоздей было очень просто. Правда после этого снова дал о себе знать откат. Но по моим расчётам, времени у меня ещё было предостаточно: успевал и шипованную палицу смастрячить, и голову опять подлечить. Но в ту минуту, когда я, закрыв глаза, снова восполнял запас потраченной силы там же, у оврага, сильнейший порыв ветра в спину едва не скинул меня вниз.

— Старейшина, — снова услышал я совсем рядом шипящий голос, — ты пойдёшь с нами, — и на мгновение оцепенел от неожиданности. Ведь прошло всего лишь чуть меньше часа. Зеркальный полог тут же на автомате закрыл меня от чужих взглядов.

Не оборачиваясь, я покрепче сжал тёплую немного неровную рукоять моего «оружия», а потом меня поглотил ураган ярости, замешенной на страхе загнанного зверя. С диким криком моё тело развернулось в сторону Гончего, и глаза нашли цель, а следом по широкой дуге ему в висок с мерзким чавкающим звуком влетела усаженная гвоздями дубина. Отшатнуться он не успел. Для меня мир словно весь целиком окрасился красным. Я ведь уже очень давно не убивал. Даже там, под родным мне небом, в то время, когда гибли унэокарри, меня надёжно скрывали. Таков был закон. Но будь я проклят, если бы, имея шанс вернуть время назад, согласился бы на это снова. И насрать на все законы!

Я не сразу почувствовал на своём лице и руках тёплые капли, которые быстро остывали на ветру. Бесконечно долгое мгновенье я смотрел на отброшенную ударом сломанную оболочку, которая когда-то очень давно хранила в себе душу одного из моего народа. Сейчас она валялась со страшной раной разбитого черепа, и кровь неудержимо вытекала по разорванным тканям и слипшимся волосам. Я перевёл взгляд на свою палицу, и меня передёрнуло. На одном из гвоздей, как яйцо на вилке, был насажен вырванный человеческий глаз, и рядом с ним жутким кровавым плюмажем на ветру раскачивался клок вырванных вместе с куском черепа волос. Кажется, моё лицо ощерилось хищным оскалом. Я поднял, наконец, взгляд и… окаменел.

Их было двое… Утром… Ведь их было только двое, я же помнил! Хорошо помнил!

Внутри меня всё оборвалось от простой истины: это конец…

Девять Гончих, не спуская с меня глаз, слаженно сделали шаг назад, и почти сразу по траве, с тихим шорохом распуская кольца, зазмеились девять кнутовищ.