Ослепленные Тьмой

Я мрачно смотрел на него и чувствовал, как по спине градом катится пот от попытки обуздать внутреннего зверя, от желания уничтожить ублюдка, разодрать его на части.

— Это твое последнее слово?

— Я не стану повторять. Можешь идти и молиться… кому вы там молитесь нечестивые… за мое здравие и доброту. Убирайтесь с моей земли и дрожите в своих норах от ужаса.

— От ужаса содрогнешься ты. — резко подался вперед и зашипел в лицо Маагара, от неожиданности тот отпрянул назад и побледнел. — Клянусь кровью своей матери, я разукрашу кишками твоего войска все дороги, ведущие в твое логово.

Вышел из шатра Маагара, тяжело дыша, чувствуя, как грудную клетку дерет когтями волка, как носится волчья кровь по венам и воет в голове адскими воплями, чтобы отпустил, чтобы дал вырваться и уничтожить врага. Осмотрел помертвевшим взглядом шатры войска велиарского, чувствуя, как перехватывает дыхание от понимания насколько их больше и, что, даже если я соберу всю свою армию вместе с женщинами и детьми, нас будет значительно меньше.

Ступая по снегу, глядя перед собой и осознавая, что это та точка, откуда будет лишь одна дорога — прямиком в ад. И я отправлю в него каждого, кто станет у меня на пути. Сайяр молча шел сзади, как и двое других моих воинов. Я первым услышал этот шорох, как будто кто-то крадется сзади, подбирается к нам нерешительно, в страхе. Я выловил ее за кустами. Моран. Дрожащая, испуганная, бледная. Как посмела подойти, наверное, жить надоело. Или хозяйка подослала ее, чтобы опять вероломно меня обмануть, дав какую-то ложную надежду.

— Ты, — взревел, всматриваясь в смуглые черты лица. Но на нем только страх и волнение, страх не передо мной, а перед чем-то иным.

— Вот.

Сунула мне в ладонь обрывок бумаги, и она обожгла мне кожу. Потому что знал — от нее. Не от кого больше и быть не могло. Решилась. Написала. Снизошла до зверя. Какой еще грязной ложью собирается опутать мне мозги?

— Где она?

— В цепях, в клетке. Везет, как животное, на продажу. Куска мяса не дает, только водой отпаивает. На смерть похожа. Говорит, так покорней будет и вся дурь с нее выйдет. Встреча с женихом на днях состоится… У Раольского ущелья. Там он ее обменяет на слитки красного золота и три острова в подарок. Там он продаст ее, как скотину. Там состоится помолвка. Уже все готово. Половина войска вперед ускакала. Оленя бить и кабанов жарить.

Говорит быстро, сбиваясь и задыхаясь.

— Лжешь. Это опять ваша ловушка? Придумали для меня капкан вместе с Маагаром? Я больше на эту приманку не попадусь.

Схватил ее за горло, если сильнее сдавлю, то сверну тонкую шею ее приспешницы, которая вечно и во всем покрывает свою десу. Маленькая, хитрая змея.

— За час перед криком сызмолицы охрана идет на покой, а другие только принимают караул. Приди и сам посмотри, во что превратил ее нелюдь, как обращается с ней. Держит ее за псарней, под пологом вместе с лошадьми.

— С кем? — тряхнул Моран за плечи. — Ты что несешь? Велиарию с лошадьми?

— С лошадьми. Чтоб крики ее ржанием перебивали и запах навозом глушили. Не то, говорит, она, шеана проклятая, гайларов позовет. Совсем с ума выжил, темные силы им овладели, на себя не похож.

— Если лжешь мне, я раздеру тебя на куски, а десу твою убью на месте.

— Она бы и сама рада себя убить… Увидеть тебя хочет в последний раз. Увидеть перед тем, как продаст ее Маагар. Завтра сделка состоится. Завтра увезут твою Маалан за океан, и никогда ее не увидишь.

Разжал пальцы и отшвырнул служанку, а сам записку жадно сжимаю, готовый прямо сейчас проглотить, сожрать ее глазами. Каждое слово, написанное ею, вылизать языком. Но наедине. Сам с собой. Только я и она. Сайяр руку поднял, а я посмотрел на него так, что от одного моего взгляда у него волосы дыбом встали. Я и сам себя сейчас боялся. Что-то немыслимое творилось со мной, что-то невыносимое, и от боли я задыхался, трясся от нее. Наедине с собой остался, развернул записку и чуть не взвыл, увидев выведенные красным буквы.

"Убей, но никому не отдай. Заклинаю. Молю".

Ее зов мог быть самой страшной ловушкой, а мог быть правдой, и от правды этой мой мозг взрывался, в висках пульсировало и жгло мне нервы, жгло все тело.

А следом и письмо ее новоявленному жениху, где соглашается его быть. Добровольно соглашается.

— Пойдете туда и там свою смерть найдете.

Разорвал бумагу, на которой Сайяр начеркал гневные тирады, швырнул в костер.

— А не пойду сдохну так.

* * *

Звать волка не в час полной луны, значило душу Саанану по кусочкам отдавать. Так говорила Сивар, еще когда в моей клетке сидела. Говорила, что чем больше крови на лапах гайлара, тем сложнее будет вернуться в мир человека с каждым разом. Черные лапы касались снега осторожно, бесшумно, скользя между деревьями черной тенью, невидимой для других глаз. И только животный мир затаился, заледенел, чувствуя шаги зверя, преклоняясь ему.