Османец

— И они не погнались за вами?

— Мы были слишком быстры для них.

Али Монизиндаде рассмеялся, хлопая себя по бёдрам:

— Вот тебе и ответ. Корабль типа галеаса — это не галера и не галеон, ни рыба ни мясо. Он сойдёт за плавучую крепость... но нам не нужны крепости на море. Нет, нет, Хоук-паша. Тебе хорошо известно, как важна манёвренность судна. В Средиземном море именно галеры обладают этим качеством, а у нас самый большой флот галер в мире. — Он подмигнул. — Так же, как и самые хорошие командиры.

— А вдруг у Филиппа Испанского будет галерный флот больше нашего? — спросил Улуч-Али.

Али Монизиндаде погладил бороду:

— Ты хочешь сказать, что Филипп более могуществен, чем падишах?

— Ни в коем случае, — запротестовал Улуч-Али. — И всё же он могущественный монарх.

— Если он построит галеры, мы сделаем то же, — сказал ему Али Монизиндаде.

— Мы можем обладать величайшим флотом в мире, — вмещался Хоквуд, разогретый спором. — Но предположи, что флотилии Испании, папства, Генуи, Венеции объединятся. Разве они не превысят нас по численности?

Али Монизиндаде снова рассмеялся:

— Я сомневаюсь. Предположим лучше, Хоук-паша, что солнце столкнётся с луной... Разве не разрушит это происшествие всю землю? Испания и папство вместе? Разве они объединялись когда-нибудь против Хайреддина и твоего отца? Или против Драгута и тебя самого? Они слишком ненавидят друг друга. По поводу Генуи и Венеции скажу: они слишком старые враги, старее, чем турки и неверные. То, что ты предполагаешь, невозможно из-за природы людей. — Он вдруг посерьёзнел. — Я сожалею об этом так же, как и ты. Моё сокровенное желание — повести флот падишаха на битву против христиан. Но этому не бывать никогда. Нам предстоит ещё много походов прежде, чем это произойдёт, друзья мои. И я скажу вам, против кого мы будем воевать: против наших знакомых и друзей.

Адмиралы подёргивали бороды. Они знали по слухам, что Сулейман и его младший сын Баязид поссорились и что Баязид ушёл в горы Анатолии. Он ещё не начал открытый мятеж, но, без сомнения, султан был недоволен.

— Разве оба принца не сыновья русской женщины? — спросил Улуч-Али.

— Действительно, это так, — согласился Али Монизиндаде. — И что более важно: разве Баязид не лучше Селима? — Он приложил палец к губам. — Я говорю как предатель. Не поймите меня неправильно. Пока падишах не изменит свою волю, Селим — мой будущий хозяин, и я буду служить ему до последнего дыхания, даже если его и называют Пьяницей. Я могу только сожалеть, что хорошего человека ждёт петля. — Он положил руку на плечо Энтони — жест дружбы и доверия у мусульман. — Мужчина должен выполнять свои обязанности и хранить свои мысли при себе. Помни об этом...

Этот разговор на многое открыл глаза Энтони. Внезапно он понял, что находится в центре политических интриг, разгорающихся в самом сердце османского двора. Энтони слышал об этом, ещё когда был в Алжире. Фелисити всегда рассказывала ему то, что узнавала сама, а Драгут делился с ним тем, чем считал нужным. Отец Энтони пал жертвой подобных интриг так же, как и его прадед. Вильям Хоквуд остался жив, наверное, только благодаря его особенному таланту.

Энтони понял, что его собственные способности должны быть ниже. «Выполняй свои обязанности и держи свои мысли при себе», — таким девизом необходимо руководствоваться, даже если ты вынужден служить Пьянице. Потому что, без сомнения, принц Селим пил. Многие турки прикладывались к спиртному. Но из-за того, что винопитие было запрещено Кораном, они пили тайно и старались сдерживать себя. Очевидно, принц никогда не мог остановиться вовремя. Иногда он пил не скрываясь и частенько показывался на публике в безобразном виде.

То, что такой человек станет султаном, тревожило, и всё же это обязательно произойдёт, если Сулейман не предпримет мер.

В Баязиде многие видели продолжателя дела его деда Селима, но он должен погибнуть, потому что не может больше выносить неполноценность своего старшего брата. Это, конечно, трагедия.

Но долг превыше всего. Энтони знал, что должен идти туда, куда укажет падишах. Драгут всегда повторял это.

Энтони Хоквуд любил море и корабли, любил чувство собственной силы, которое давал ему флот... Но ему больше всего хотелось вернуться в Галату во дворец Хоуков.

В объятия своей жены-венецианки. Он никогда не предполагал, что женщина может быть столь влекущей, столь необходимой и удовлетворяющей... Теперь он почти понял, как могла Рокселана удерживать власть над султаном. И Рокселана, конечно, не была так Красива, как Барбара.

Сердце его, казалось, вот-вот вырвется из груди, когда он взлетал по лестнице на галерею. Его встретили низко склонившиеся слуги. Хоук-паша после трёх месяцев, проведённых в море, появился дома.

Он улыбнулся им, потом своей матери, ждущей у лестницы, ведущей во внутренние покои; Айша, как всегда, была рядом.

— Добро пожаловать домой, Хоук-паша! — приветствовала сына Фелисити.

Энтони обнял мать, затем Айшу, но глаза его искали ещё кого-то...

— Как поживает Барбара? — спросил Энтони.

— Как никогда лучше. Она ждёт тебя в своих покоях.