Османец

— Конечно, это невозможно, ты правильно сказал. Но твоя тётка, узнав о моей миссии, передала это кольцо, как знак подтверждения, что я передаю её слова.

Князь внимательно осмотрел кольцо и спрятал его в карман.

— Что она велела передать?

— Эмир-валиде желает, чтобы ты знал: она всесильна при дворе эмира и желает ему успеха во всём.

— Тогда я должен угодить моей тётке, — сказал князь.

Вскоре после отъезда из Ниша посольство оказалось в Белграде; такое название город получил по цвету домов на его улицах. Город стоял на границе с Венгрией. Впервые они оказались не на турецкой земле — в 1440 году при осаде города турки потерпели одно из редких поражений. И всё же венгры хотели сохранить дружеские отношения с угрожающей ордой на юго-востоке — по меньшей мере до тех пор, пока не возместят те огромные потери, которые понесли на поле Чёрных Птиц три года назад. Поэтому посланников встретили как подобает, перед тем как переправить их через Дунай к венгерскому берегу.

Впервые Энтони видел такую могучую, медленно несущую свои воды реку. Это была главная артерия Европы.

На противоположном берегу их ждал сам Янош Хуньяди. Энтони с нетерпением ждал встречи с этим прославленным военачальником, может, самым великим воином Европы со времени смерти Великого Гарри. Он не был разочарован.

Хуньяди было уже больше шестидесяти, и лет сорок из них он провёл в военных походах. Он потерпел поражение на Косовом поле только из-за предательства сербов. Много раз он побеждал турок в других сражениях и тем самым завоевал их уважение.

Перед Энтони стоял человек среднего роста, чисто выбритый, но с длинными усами. У него был большой рот, тяжёлый подбородок и высокие скулы. Он был в полном вооружении, даже с латным стальным воротником и непривычно заострённом шлеме.

— Приветствую тебя, Хоквуд! — довольно дружественно сказал Хуньяди. — Я наслышан о твоём отце и о твоих несчастьях в Константинополе. Греки навлекли беду на свои головы. Теперь ты служишь эмиру. Расскажи мне о нём.

— Эмир — могущественный воин, сударь.

— Это ты говоришь о мальчишке двадцати двух лет, ни разу не возглавившем военный поход! — Хуньяди холодно улыбнулся.

— Скоро он поведёт армию. То, что готовится сейчас, станет самым великим походом со времён, когда Тимур ходил на турок.

— Против кого снаряжается этот поход? — нахмурился Хуньяди.

Энтони посмотрел прямо в глаза венгерского героя.

— Против князя Дракулы из Валахии, того, кто препятствует господству турок на море.

— Это будет величайший поход...

— С вашей стороны мудро верить в это. Эмир рассчитывает, что вы поймёте его цели. Он хочет от вас заверения в нейтралитете в этом конфликте.

— Я не вожу дружбу с Дракулой, — заметил Хуньяди.

— Могут возникнуть другие сложности. Эмир предлагает мировую на три года между турками и венграми. Я уполномочен заключить этот пакт.

— Эмиру потребуется три года, чтобы разбить Дракулу?

— Позволю себе повториться, сударь: могут возникнуть другие сложности.

— Значит, целых три года, — задумчиво сказал Хуньяди, — я не смогу воевать с турками. И я не смогу помочь Константинополю, если будет необходимо. Я правильно понял, юноша?

— Вы не будете начинать войну с турками столько, сколько они не будут вступать в войну с вами, — осторожно сказал Энтони.

Поразмышляв, Хуньяди сказал:

— Мне неизвестно, Хоквуд, действительно ли твой эмир великий воин, но я чувствую, что он очень осторожный человек. Это достойно восхищения. Я не испытываю любви к грекам. Они иждивенцы и всегда ждут, когда кто-нибудь другой будет сражаться за них. Передай эмиру: я подписываю трёхгодичное перемирие, а также то, что я желаю ему успеха в походе против Дракулы.

— Трудно поверить, — признался Энтони своим спутникам, — что эти правители с такой лёгкостью предали друг друга. Ведь если бы они объединились против нас, надежды нашего хозяина рассеялись бы как дым.

— Это в обычаях христиан, — объяснил Халим-паша. — Они всегда предпочитали войну друг против друга сражениям, с арабами, Чингисханом или с нами. Ведь франки тоже постоянно воюют друг с другом. Вы франки, а отец твой рассказывал, как он воевал против таких же франков.

— Мы англичане, — попытался оправдаться Энтони. — Франки совсем другие люди, они наши враги.

— Как такое может быть? — недоумевал Халим-паша. — Все вы — христиане и все вы повинуетесь Папе Римскому. Как же вы можете быть врагами? Я объясню тебе, — продолжал он, отвечая на свой вопрос. — Все вы неверные и нет с вами божественного благословения.

Энтони не знал, что ответить. Его пугала готовность христианских повелителей, даже Хуньяди, бросить Константинополь на погибель, хотя никто из них, казалось, и на секунду не сомневался в истинных намерениях Мехмеда. Так что, возможно, Халим-паша прав.

Теперь начиналась трудная и действительно опасная часть их поездки. Они повернули коней на восток к Валахии.