Османец

В первом порыве Джем нанял корабль до Венеции, надеясь поднять былых правителей Восточного Средиземноморья на войну. Вильям Хоквуд последовал за ним. Как и иоанниты, дож[58] ещё не был готов возобновить противостояние туркам, и Джему снова пришлось отправиться в путь, на этот раз во Францию. Обеспокоенный Вильям прибыл в Венецию месяцем позже. Но дож сердечно приветствовал молодого человека, путешествовавшего как посол султана и со всеми почестями принял его во дворце.

Несмотря на недавнее поражение, Венеция была цветущей и суматошной. Прибыв в начале февраля после шторма в Адриатическом море, Вильям внезапно почувствовал желание остаться на большой карнавал, который знаменовал начало христианского фестиваля Великого поста.

Вильям хотя и не стал мусульманином, но и не был последовательным христианином. Он помнил, как в детстве мать пыталась научить его заповедям и молитвам, но эти занятия быстро пресёк отец, который сам придерживался ромейского, а не греческого вероисповедания. Между двумя, слишком сильно различавшимися интерпретациями закона Божьего Вильям и его братья совершенно запутались и не могли принять ни одну из них. В детстве их водили в церковь в Галате к мессе, но, когда началась военная подготовка, в этом больше не было необходимости. Частенько братья Хоквуды совершали намаз, и делали это потому, что не хотели отличаться от своих товарищей.

Живя в мусульманской стране, Хоквуды, конечно, соблюдали суровое воздержание во время рамазана, когда все истинно верующие проводили дневные часы в молитве и посте. Как определено законом, только тогда, когда чёрная нить не будет отличаться от серой, можно прикоснуться к еде. Для себя Вильям понял, что Великий пост чем-то походил на рамазан, хотя и не был столь суровым.

До его разумения не доходило, почему перед началом Великого поста официально разрешены два дня насилий.

— Это хорошо для нашего народа, — объяснил дож, — когда на небольшой срок разрешается делать недозволенное. — На его морщинистом лице появилась натянутая улыбка. — Для того чтобы восстановить силы, ему потребуется почти весь год.

Два дня и две ночи в Венеции царили всевозможные формы порока и утех. Вильям был удивлён, узнав, что даже важные советники, члены Совета Десяти, забыв о своих представлениях о нравственных устоях, пьянствовали напропалую и тащили в постель всех женщин, попадающихся им на глаза независимо от того, замужем они или нет. И все женщины Венеции были доступны любому в течение этих двух дней и ночей.

Вильям мрачно взирал на царящий хаос. У него не было настроения предаваться веселью, ещё меньше ему хотелось держать в объятиях женщину. Вильям никогда не предполагал, что он на самом деле любил Серету и даже не был уверен в своей любви к сыновьям. Благодаря Серете он узнал, что они были не такими, как он сам. Увидев их жестоко задушенными, он испытал жгучую боль, как будто ножом провели по его сердцу.

Вильям отказался от участия в этом празднике вседозволенности и ещё по одной причине. Венеция стала первым не турецким городом, который он посетил, и он был потрясён, увидев дворцы, подобных каким не было даже в Константинополе, и романтические каналы... Но само место показалось ему отвратительным, такими же были и люди. Поселившись в городе, Вильям первым делом спросил о бане и получил в ответ удивлённый взгляд. В феврале здесь не мылись.

— Мы действительно среди чужих, юный Хоук, — отметил Хусейн.

Хусейну было сорок с небольшим. Для турка он казался высоким и гордо носил свой большой живот. Хусейн оказался идеальным компаньоном. Несмотря на некоторую неуклюжесть, он искусно владел оружием. Он был тоже неприятно поражён привычками венецианцев. Больше всего Вильяма и Хусейна шокировало то, что женщины разгуливали по улицам с открытыми лицами и без сопровождения, их плечи и груди были выставлены напоказ, и они флиртовали с каждым встречным и поперечным. Конечно, гречанки в Константинополе тоже не закрывали лиц, но одевались гораздо скромнее и вели себя в высшей степени сдержанно, опасаясь злой людской молвы.

— Это место — не угодное Аллаху, — сделал вывод Хусейн.

Сделав всё возможное, чтобы убедить турецких посланников повеселиться, дож предоставил их самим себе и посчитал, что они весьма скучные люди. Вильям был счастлив стряхнуть пыль Венеции со своих ног.

Дальше нужно было двигаться по суше, соблюдая все меры предосторожности. Энтони Хоквуд предупреждал Вильяма, что большинство христианских государств силой заставили признать всё расширяющуюся империю Завоевателя. Все знали, что война с турками даст или мало, или ничего. Исключение составляли династия Габсбургов, которая правила Священной Римской империей, и династическая уния Арагона и Кастилии. Их союз с республикой Генуя был равноценен союзу враждебной Порты со странами Западного Средиземноморья и делал невозможным для турецкого посла проезд морем до берегов Франции.