Османец

Военачальники, стоявшие вокруг трона, тяжело вздохнули. Это была самая ужасная казнь из всех, которые когда-либо придумал человек. Но если на кол сажали врага, взятого в бою, то жертва имела возможность в последние минуты жизни вести себя достойно. Простые преступники были лишены даже этого. Их не просто сажали на острый деревянный шест... Сначала человека высоко поднимали на изогнутом седле, затем шест около четырёх футов длиной вводился ему в анус ударами деревянного молотка до тех пор, пока не выходил где-то над поясницей. Казнь проводилась в людном месте, и палач сам решал, частыми или редкими будут удары его молотка.

Омар-паша побелел. С того момента, как Хоук-паша отказался обсуждать условия, он знал, что приговорён к смерти мучительной. Но это...

— Ты не имеешь права, о падишах, — протестовал он. — Я военачальник, я попал в плен с оружием в руках!

— Ты восстал против закона султана, — рявкнул Баязид. — Оставьте его напоследок, — приказал он. — И проследите, чтобы удары молотка были редкими.

Стражники повели пленных прочь.

Остался один только Вильям Хоквуд, связанный и грязный, как и остальные, но отделённый от них приказом Хоук-паши.

— Я не могу делать исключений, Хоук-паша, — сказал Баязид. — Даже несмотря на твою помощь. Восстание должно быть подавлено.

— Прими моё почтение, о падишах, — произнёс Энтони, — мой сын не был мятежником. Он был вынужден выйти на поле боя потому, что его родственники стали заложниками. Он отказался стрелять из пушек по твоей армии, падишах, и был за это арестован. Джем не убил его только потому, что хотел, чтобы мы умерли вместе после победы, на которую он надеялся. Когда мой сын бросился преследовать сбежавшего, чтобы схватить его, то нашёл своих жену, брата и сыновей убитыми. Мой сын ненавидит предателя больше, чем кого-либо на земле. Это чувство разделяю и я.

Баязид поглаживал бороду, глядя на своего командира. Потом он остановил свой взгляд на Вильяме.

— Ты не поймал моего брата, — сказал он. — Жаль... Пока он жив, он будет ножом, вонзённым в меня. Твой отец заявляет, что ты ненавидишь своего бывшего друга. Это правда, юный Хоук?

— Падишах, моя душа рвётся из груди, чтобы отомстить ему. Появись он сейчас около тебя, я задушил бы его голыми руками.

— Хорошо сказано, — одобрил Баязид. — Ладно, юный Хоук, я предоставлю тебе эту возможность. Я получил сведения, что Джем нанял судно, идущее из Смирны в Египет, и удрал на Родос под защиту рыцарей Святого Иоанна. Я направил посланников к рыцарям с предупреждением о том, что его должны выдать, или я подниму против них такую армию, которую ещё не видел никто, армию, даже больше той, которой командовал мой отец. И в этот раз я не буду вести осаду...

— Рыцари не выдадут принца Джема, — сказал Энтони.

— Я знаю это. Но мне известно и то, что они не пойдут на войну. Они вышлют моего брата. Кто может сказать, куда он отправится с Родоса? Обратно в Египет? В Италию? Во Францию? На край земли? — Султан сделал указующий жест в сторону Вильяма Хоквуда. — Я поручаю это тебе, юный Хоук. Найди и привези мне брата. Или разруби его на части своими руками и принеси доказательства этого. Если понадобится, спустись за ним в ад, но доставь мне его живым или привези доказательства его смерти.

— С удовольствием, о падишах! — воскликнул Вильям. — Иначе для чего мне теперь жить? Баязид улыбнулся:

— Даю тебе год на выполнение этой миссии. Помни об этом. Ровно год начиная с сегодняшнего дня. Если ты не вернёшься с моим братом или его головой... тогда... — Он метнул взгляд на Энтони Хоквуда, рядом с которым, как всегда, стоял его сын Джон. — Тогда другой твой брат умрёт.

На некоторое время воцарилась тишина.

Энтони Хоквуда переполнял гнев. Он был личным другом последнего султана, величайшего воина империи. А это его старший сын, участвовавший в разгроме повстанцев! Как могло так случиться, что этот трус, даже не присоединившийся к своей армии в сражении, распоряжается им как рабом?

Баязид продолжал улыбаться.

— Помни мои слова, юный Хоук. Теперь ступай и возвращайся с головой моего брата.

— Он, конечно, не перевоплощение Мехмеда или даже первого Баязида, — заметил Энтони Хоквуд, — но всё-таки он наш хозяин. Ты никогда не должен забывать об этом.

— Я не забуду этого, отец, — сказал Вильям.

Вильям находился на мужской половине дома в личных покоях его отца. Дворец Хоук-паши выходил на Золотой Рог, и из его окон были видны стоявшие у пирсов суда. Корабли приходили сюда со всего мира. Константинополь был открыт всем купцам, если их страны находились в мире с султаном и платили ему дань. Венецианцы и французы, итальянцы и германцы, эфиопы и индийцы — все они толкались на базарных площадях города. Здесь можно было встретить и узкоглазых желтолицых людей с дальних концов Азии, где, как они заявили, находилась империя, ещё более великая, чем Османская.

Иногда среди толпы появлялись и англичане.