Более того, эта подражательная сторона моды обладает такой силой воздействия, не только там, где дело касается модной одежды, но и в других культурных сферах, потому что выглядит вполне безобидно (Esposito 2011). Власть моды проистекает именно из ее легкомысленного и непостоянного характера. Мода с легкостью надевает маску невинной эфемерности, потому что знает, как нейтрализовать собственные парадоксы. К примеру, мы постоянно ждем, что мода удивит нас чем-то новым и ни на что не похожим. Но эти темпоральные ожидания парадоксальны тем, что стали для нас нормальными до обыденности. Однако темпоральный парадокс компенсируется парадоксом социальным, поскольку наше предвкушение чуда адресовано конкретным людям, олицетворяющим моду, и их личной оригинальности. Так, приписывая роль эксперта по части новизны какому-то модельеру, как творческой личности и независимому художнику, или кому-то из селебрити, как признанной иконе моды, мы нейтрализуем темпоральный парадокс, который обнажает механизмы, позволяющие моде отождествлять изменчивость с постоянством.
Рассмотрение следующего вопроса – является ли мода функциональной подсистемой современного общества? – это еще один пример того, как, опираясь на лумановский подход, можно развенчать миф о низком культурном статусе моды. Мы помним, что Луман не ставит ни одну социальную подсистему выше других. И если мода является такой функциональной подсистемой, значит, у нас есть концептуальный простор для того, чтобы расшатать иерархическую лестницу культурных ценностей, где моде отведены нижние ступени. Но подробнее мы будем говорить об этом в следующем разделе.
Ответ на вынесенный в заглавие этого раздела вопрос представляется однозначным и утвердительным. Казалось бы, достаточно даже мимолетного взгляда на современное модное производство и потребление во всем его разнообразии – от небольшого сегмента, отведенного предметам роскоши, до массового рынка быстрой моды, – чтобы убедиться в том, что никакие другие социальные подсистемы не диктуют и не решают, какой будет мода следующего сезона. И все же те немногие специалисты в области исследования моды, которые уже обращались за теоретической поддержкой к работам Никласа Лумана, до сих пор не пришли к единому мнению. В частности, Дорис Шмидт (Schmidt 2007) и Ингрид Лошек (Loschek 2009) рассматривают моду (то есть сферу производства и потребления модной одежды) как функциональную подсистему, в то время как у Елены Эспозито (Esposito 2004; Esposito 2011), Бьёрна Скиермера (Schiermer 2010) и Удо Шварца (Schwarz 1982) остаются сомнения.
Давайте для начала обратимся к работам теоретиков, которые уверены в том, что мода является субсистемой, функционирующей за счет самопродуцируемых коммуникаций. И Шмидт (Schmidt 2007), и Лошек (Loschek 2009) описывают сферу производства и потребления модной одежды как подсистему, в которой все коммуникации вращаются вокруг бинарного кода «Да/Нет» (In/Out). Подтверждение этому можно найти в модных медиа, которые структурируют свои репортажи согласно логике «Да/Нет»: входящие в моду вещи в одну колонку, устаревшие в другую. Однако Шмидт и Лошек по-разному смотрят на материальные свойства производимых модой предметов. По мнению Шмидт (Schmidt 2007: 46), крой, фасон, текстура ткани, рисунок, отделка – все это и есть коммуникации моды. В свою очередь, Лошек (Loschek 2009: 133–136) воспринимает такие детали как составляющие системных программ, в которых наиболее ясно отражена изменчивая природа моды. Исходя из того что бинарный код «Да/Нет» подразумевает существование дополнительного кода «Модное/Устаревшее» (Fashionable/Old-fashioned), Лошек утверждает, что специфические системные коммуникации моды сосредоточены вокруг представлений о социальной значимости. Она пишет: «вопрос о том, какую одежду считать модной, исключительно социальный и решается коммуникативно» (Ibid.: 25).