Основы этнополитики

Народ-агрессор — либо народ-невротик: так стоит выбор перед просвещенным гуманистом. Однозначного ответа я не вижу в теории; на практике же я бы предпочел видеть свой родной народ лучше агрессором, нежели невротиком.

Так оно здоровее.

Глава шестая. ВСЕМИРНЫЙ СМЫСЛ ЭТНИЧНОСТИ

6.1. Субъект истории — этнос

История принадлежит народам.

Никита Муравьев, декабрист

Кто творит мировую историю?

Ответом на этот вопрос были озадачены весьма многие выдающиеся умы. Постепенно развенчивая одного претендента на роль субъекта истории за другим, историософы пришли к выводу, что историю творят:

— не боги, как это утверждают все религии;

— не цари и герои, как утверждали многие историки, в частности Т. Карлейль;

— не идеи, как полагали философы-просветители;

— не заговорщики, как думают конспирологи, в особенности причастные к спецслужбам;

— не массы, как убеждали нас марксисты (имелись в виду «трудящиеся массы», то есть — простой народ, люди физического труда[488]).

Основной постулат этнополитики гласит: субъект истории — народы, этносы.

Именно физические и духовные потребности этносов поднимают те самые массы и сподвигают тех самых героев на достижение общих целей и задач. Их физические и духовные способности предоставляют (или не предоставляют) для этого средства, в том числе царям и заговорщикам. Любой заметный след в истории — это след, оставленный этносами: их военные подвиги, их памятники культуры. «А если что и остается чрез звуки лиры и трубы…», — заметил наш Гаврила Державин, имея в виду именно культуру и войну как единственные средства остаться в памяти людской.

След в истории… А что такое, собственно, история как феномен? История с большой буквы? Над этим вопросом тоже немало поломали голову непростые люди, от Геродота до Поршнева, который недаром озадачился проблемой неуловимости начала истории homo sapiens

. А вот Карл Поппер, например, договорился до того, что никакой Истории (с большой буквы) нет вообще, а есть лишь миллионы индивидуальных, личных, частных историй. Но дело в том, что, с одной стороны, эти миллионы историй канули в вечность, не оставив зримого следа, они ускользнули от взгляда историков и тем самым пропали для истории как таковой. А с другой стороны, писаная или творимая историками история — это еще тоже не История, что понимал уже «отец истории» Геродот. И только «миллионы частных историй», отлившиеся, выразившиеся объективно в заметных исторических фактах и артефактах, дают нам представление об Истории, ее процессах и законах.

Исторические факты и артефакты (концентраты культуры, как я их называю) позволяют опытному историософу воссоздать былую жизнь, как палеонтолог Кювье брался восстановить весь облик динозавра по одной из его костей. Но адекватно воссоздать былую жизнь — значит постичь Жизнь как таковую с ее законами. Поэтому мне ближе всего определение, данное Дионисием Галикарнасским и закрепленное в чеканной формуле лордом Болингброком: «История — есть практическая философия, которая учит нас с помощью примеров».

Итак, для нас основной интерес и ценность во всемирной истории — это копилка фактов и артефактов, позволяющих вновь и вновь собирать ее как некий пазл прогрессирующей сложности. И тут уж неоспоримая истина, что творцом этих фактов и артефактов являются этносы.

Даже если след в истории прочно и обоснованно связан с неким именем конкретного деятеля, мы понимаем, что сам этот деятель есть продукт своего племени, мотивированный не только личной, но и коллективной, племенной мнемой. Племя может оставлять свой след в истории не только путем массовых деяний, например, войн, переселений или великих строек, но также и таким образом — посредством личного следа, оставляемого соплеменником, как бы делегируя ему полномочия представителя племени среди народов и веков. Что, конечно же, никоим образом не умаляет его персональной заслуги.

Точно таким же образом этносы, в свою очередь, являются делегатами кровнородственных общностей более высокого порядка — суперэтносов и рас. С одним существенным отличием: этнос сам является историческим деятелем в масштабах реального времени (так же, как и его отдельные представители), тогда как суперэтносы, а тем более расы, имеют совершенно иные масштабы своего поприща, не уловимые невооруженным глазом.

Даже многознающие этологи порой пишут о том, что-де «подлинно расовые войны никогда не были заметным явлением в истории человечества. Их подменяли войны, в которых на первый план выдвигались внегенетические, внебиологические различия людей по ненаследуемым признакам — языку, культуре, религии, традициям» (Дольник).