Основы этнополитики

На самом деле это, конечно, не так. Но только для того, чтобы разглядеть расовую войну, историку нужно подняться над временем и пространством на высоту орлиного полета. Вооружившись зорким умом, позволяющим видеть отдаленнейшие ретроспективы, а также гигантские ареалы — от континента до всего земного шара, мы различаем движения суперэтносов и рас в истории. Например, можем судить о Великой Неандертальской войне. Или о «съедении» славян германцами в Европе, растянувшемся на пятнадцать столетий. Или о «съедении» белой расы — цветными, протекающем сегодня в более быстром темпе, но также исчисляемом столетиями[489]. Тем эти войны и страшны, что когда их разглядишь, бывает уже поздно.

Людей, способных на столь масштабный взгляд, мало. Перед абсолютным большинством наблюдателей именно этносы предстают как непосредственные деятели, творящие историю «здесь и сейчас». Раса же, как и суперэтнос, давным-давно утратила эту роль. Она присутствует в мире, но действует не органично, не консолидированно и не самостоятельно, а через этносы, причем зачастую крайне противоречиво, разнонаправленно, вплоть до взаимоистребительных войн этносов одной расы (русские и немцы, хуту и тутси, китайцы и вьетнамцы и т. д.). Так повелось уже после Великой Неандертальской войны и эпохи первичного этногенеза.

А порой раса проявляется даже и через отдельных людей: ведь творческие или спортивные достижения, научные открытия белых, черных и желтых людей неизменно записываются именно на счет соответствующей расы. И это справедливо, ибо генетически обусловлено.

Данная точка зрения на этнос завоевывает все более места на плацдарме здравомыслия, что выражается в издании вузовских учебников с такими, например, формулировками: «Человеческая история — это история не только государств, выдающихся личностей или идей, но также (я бы сказал: прежде всего. — А.С

.) история народов-этносов, которые образуют государство, выдвигают (я бы сказал: порождают. — А.С.) из своей среды выдающихся деятелей, создают культуры и языки, трудятся и воюют, делают великие и малые изобретения, совершают героические подвиги и трагические ошибки»[490]

. Вот формула, которую я назвал бы идеальной, если внести в нее мои две поправки.

Надо в связи со сказанным остановиться на двух существенных моментах.

Во-первых

, как уже говорилось, многие (хотя далеко не все) современные этносы имеют смешанное, в той или иной степени, происхождение. Но реально действовать в истории в качестве субъекта они начинают, лишь достигнув определенной степени гомогенности — и обычно при отчетливой доминанте одного из протоэтносов, являющегося основой смешения. В нашем, русском случае это славяне, в испанском — иберы, в английском — англо-саксы, в китайском — хань, в японском — автохтоны-монголоиды полинезийского типа, которых мы называем собственно японцами. И т. д. То и другое необходимо для четкого самосознания МЫ, без чего невозможно ни коллективное осознание общих целей, ни коллективное стремление к их достижению.

Как уже говорилось, основным и наиболее приметным способом проявления себя в истории для этноса является война, особенно — агрессивная, завоевательная. Либо напротив, национально-освободительная. Но в любом случае — активная, инициативная, победительная. Ибо для ведения подобных войн нужна повышенная этническая сплоченность, повышенное ощущение единого МЫ, которое, естественно, не может возникнуть и быть органичным у этнической мозаики.

Именно поэтому основные территориальные приобретения были сделаны русскими после завершения объединения раздробленных земель вокруг Москвы и воссоединения с Украиной (а вторично — после образования СССР); англичанами — после завершения постнорманнской метисации, последнего этнического вливания; испанцами — после объединения Арагона и Кастилии; китайцами — в годы императора-объединителя Цинь Ши-хуанди, затем в эпоху Западной Хань; монголами — после объединения с чжурчжэнями и т. д.