Его губы удивленно приоткрываются. Затем глаза темнеют от гнева.
– И что она сделала?
Маргарет качает головой. И скорее чувствует, чем слышит, как зубы выбивают дробь.
– Мне ты можешь рассказать. Пожалуйста, расскажи.
– Сама она не делала ничего. Это все алхимия.
Беспокойство у него на лице сменяется скептицизмом – как всегда, когда она нелестно отзывается о любимой им науке. Как же ей убедить его? Она
– Лет шесть назад моя мать решила, что очередной этап ее исследований завершен. В ту ночь, когда она опробовала второй цикл трансмутации, который расшифровала по этой книге, меня разбудил страшный звук. Вопль.
Поначалу было так легко поверить, что ей почудилось, что просто лиса визжала в лесу у дома. Но потом звук повторился.
Даже сейчас от этих воспоминаний ее всю передергивает. Казалось, будто Ивлин вспороли заживо. Будто она вновь нашла в постели закоченевшее тело Дэвида.
– Кричала моя мать, звала меня. Обычно она никогда меня не звала, даже не разрешала входить в лабораторию, так что я поняла: случилось что-то действительно ужасное, – за пределами ее спальни тени превращали мебель в чудовищ. Одно, длинное, кралось к подножию лестницы, другое, сгорбленное, притаилось на веранде, третье скребло в окно скрюченными пальцами. И все они казались в ту ночь злобными и голодными. – Когда я открыла дверь лаборатории, там было невероятно жарко и пахло так противно. Как алхимия. Как кровь.
Прошли годы с тех пор, как она позволяла себе копаться в подробностях воспоминаний, и уже сейчас ей кажется, будто она задела солнце. В груди теснит, следующий вдох дается с трудом.
– Я увидела свою мать, лежащую на полу. Почему-то отчетливее всего мне запомнились ее волосы. Она всегда была такой собранной и аккуратной, а в тот раз ее волосы разметались и были пропитаны кровью. Поначалу мне показалось, что она мертва.
Сальная копна ее волос распласталась по полу вокруг головы, как нимб. А рядом с ней цикл трансмутации, начерченный мелом и забрызганный кровью, излучал зловещий багровый свет. Но хуже всего было то, что дымилось в самом центре круга.
Нечто почерневшее, бесформенное, словно дышащее сквозь судорожные всхлипы.
Оно источало жидкость черную, как мокрая земля, как море среди ночи. Вспомнить его очертания Маргарет не могла, как ни силилась. Помнила только, что его вид наполнил ее ужасом, от которого тогда возникла страшная пустота внутри, а сейчас кружилась голова и накатывала паника.
– Что она сделала? – хрипло спрашивает Уэс.
– Не знаю. Это было… бесформенное
Когда она перевернула мать, лицо той было пепельным, глаза запавшими, в лиловых кругах. «
«
Она вспоминает, как поставила Ивлин на ноги, как та обмякла в ее объятиях, словно переутомившийся ребенок, льнущий к матери.
– На миг я закаменела. А потом вдруг перестала бояться. Я больше ничего не чувствовала. Все казалось нереальным, даже я сама. Я просто делала то, что должна была. Вывела ее из лаборатории, повела в ванную. А она снова и снова повторяла одно и то же – «мне жаль».
Потом Маргарет сходила на кухню и налила воды в ведро. Поднялась по шаткой лестнице, больше не высматривая чудовищ в темноте. Вошла в лабораторию, все еще полную дыма, и выплеснула на пол всю воду из ведра. Она хлестнула ее по босым ногам, пропитала подол ночной рубашки, когда она встала на колени. Пол она скребла и скребла до тех пор, пока не стерла руки в кровь, пока на нем не осталось никаких следов алхимической реакции.
– А что ты сделала с?.. – Уэс не договаривает.
– Сожгла в лесу.
Он бледнеет.
– Теперь ты понимаешь? – Маргарет не знает, как звучит ее голос – убедительно или отчаянно. – Когда-то я верила во всю эту ложь. О том, что алхимия предназначена для высшего блага. Что это путь к возрождению, совершенству или истине. Но нет. Она мостит дорогу в ад. Я видела это той ночью. Алхимия чуть не убила ее.
– Маргарет, то, что она сделала… – Он колеблется. – Не знаю в точности,