Особое чувство собственного ирландства

Друзья, забредая ко мне в дом, иногда удивляются вслух. Они не привыкли, что по всему дому валяются бесчисленные расчески, пилочки для ногтей, коробки с бумажными носовыми платками и одноразовые зажигалки. Возможно, это совершенно здоровое поведение. Может, книжка ошибается. Терпеть не могу тратить время на поиски вещей. И все же я не в силах пройти мимо человека, вопящего: «Четыре зажигалки за фунт!» — не чувствуя при этом бешеного навязчивого желания притащить домой еще штук двадцать.

Вероятно, стоит предварительно поболтать с психологом. Но они вечно расспрашивают про всякое семейное. И тогда придется рассказать про угольный сарай. В моем детстве там хранилось достаточно собачьего корма, что хватило бы прокормить сто одного далматинца. Временами отец распахивал дверь и замирал на пороге, шевеля губами. После чего расслаблялся и произносил: «Слава те господи… сто тридцать пять». Чтó он при этом чувствовал, мне хорошо известно.

Анисовые воспоминания

10:00. Этот день собирался стать одним из великолепнейших в моей жизни, но я об этом еще не знал.

10:15. Великолепие началось в банке по соседству от меня. Что за внезапная нежданная радость! Один банковский служащий угостил меня анисовым драже — в точности таким же, как те, что я покупал сорок с лишним лет назад. Тот же вкус, те же ощущения, всё то же. А затем кассир раскрыл точное местонахождение лавки сластей, где можно купить себе анисового драже сколько угодно. Я только что снял со счета £80, и велико было искушение спустить их все.

10:20. Язык у меня весь покраснел. Я знал это наверняка, потому что остановил женщину возле банка и спросил: «Простите, мадам, будьте любезны взглянуть на мой язык и сообщить мне, какого он цвета». Она тут же поняла, на что именно смотрит. «Бог мой, глазам своим не верю, — проговорила она. — Вы взаправду едите анисовое драже!» Я нашептал ей адрес магазина, и она воодушевленно запрыгала. А затем ринулась в банк — снимать кучу наличных.

10:25. В лавке сластей я совершенно потерял голову и купил два полных пакета. Руки у меня дрожали. Всю дорогу домой я высовывал язык как можно дальше и силился опустить глаза, чтобы разглядеть самому.

11:00. После примерно тридцати анисовых драже у меня начались острые вспышки воспоминаний. Я вдруг начал выдавать целые песенки моего детства. Посреди телефонного разговора с матерью вдруг разразился песенкой: «Ты подглядел, ты проследил, и брадобрей тебя побрил, побрил сейчас, побрил потом, побрил и вилкой, и ножом»[128].

Полдень. У меня на пороге объявился человек со схемами первой помощи. Он продавал их по домам. На середине его рекламной речи я услышал голос, в котором опознал собственный: «Трусишка сиропом сочится, засунь свой нос в горчицу!»[129] Бедняга сложил свои схемы и без единого слова удалился. И, честно говоря, немудрено.

14:00. К этому времени я съел около пятидесяти анисовых драже и совершенно распоясался. Три моих кота пережили глубокое потрясение, наблюдая, как я высовываюсь из окна спальни и ору во всю глотку: «Ввысь по горным склонам, вниз в тростниковый дол не ходим мы на охоту, народец страху навел!»[130]

14:30. Лег в постель и оставался в ней до конца дня. В заданных обстоятельствах это было самое безопасное место.

Куда девается моя уверенность?

Иногда по дороге в постель я скачу по лестнице вверх через ступеньку, распевая «эх-ма труля-ля», и чувствую себя превосходно. Уж так превосходно, что заснуть не могу, лежу, исполненный уверенности в себе, и пою «Взойди на каждую гору» и «Чемпион чудо-конь»[131].

Если завтра застает меня без сна и за песнями, я бесстрашно встречаю новый день. Устремляюсь прочь из постели и сокрушаю любые трудности ослиной челюстью[132]

. Раз плюнуть.

Похоже, моя уверенность тихонечко выбирается вон, пока я сплю, и где-то прячется. Я пытался пресечь ее уход, заткнув себе все отверстия ватой. Забил уши, ноздри и все остальное и лег спать, нацепив на рот медицинскую маску.

Эксперимент оказался отчасти удачным. Когда я проснулся наутро, уверенность подевалась, зато мне удалось вычеркнуть из своего списка уйму возможных путей побега.

Теперь полагаю, что она покидает мое тело в виде незримой энергии. Ждет, пока я не засну крепко, а затем шепчет: «Так, погнали». Очень сомневаюсь, что она впитывается в матрас, — слишком уж это просто. Поутру можно было б влезть под матрас и жахнуть сверху шваброй. Уверенность так обрадуется возможности увернуться от колотушек, что ринется обратно в вас и скажет: «Батюшки, никогда больше не полезу в этот матрас!»

Сдается мне, она скорее всего испаряется вверх и выбирается вон через крышу. В этот самый миг начинаются тревожные сны о том, как упускаешь жизненно важные поезда, забываешь свои слова на сцене и внезапно обнаруживаешь, что дирижируешь коллективным пением на стадионе «Уэмбли» полностью голым. Куда именно уверенность девается, когда ускользает через вашу крышу и оказывается в ночном воздухе, остается только догадываться.