Особое задание: Повести и рассказы

Ломакин по опыту знал, что каратели ночью вряд ли полезут на штурм. Они слишком хорошо поняли, что партизаны бьют без промаха. Недаром у них уже выбыла третья часть эскадрона, а половине придется дальше воевать, в пехоте. Не думали они, что за сотни километров от передовой они вступят в такой жестокий бой и понесут потери, какие они несли лишь летом на Дону. Но там эскадрону противостояла регулярная часть Красной Армии, а здесь перед хорошо обученными солдатами была небольшая группа гражданских. И это бессилие еще больше бесило врагов.

Набивая ленту патронами, Миша укрылся под стеной кошары. Крыша над головой давно уже сгорела, стропила рухнули, стена во многих местах была разворочена. И все-таки здесь было потише, ветер не так пронизывал. В уцелевшем углу лежали раненые.

Возле них хлопотали Люда Крылова и Лена Туркец.

— Неужели они не найдут нас? — спросила Крылова, увидев Мишу. Она думала о тех, кто. ушел с рацией и кого отряд ждет третий день. — Я все еще надеюсь.

Надеялась не одна Крылова. Романов тоже верил, что группа еще выйдет к Базкам, и тогда они свяжутся с Центром, доложат обстановку, и, может быть, помощь еще успеет. Сейчас бы хоть один «кукурузник» появился, сбросил несколько бомб, наделал бы панику среди фашистов, и партизаны смогли бы попытаться вырваться из кольца.

Но небо было глухо и мрачно.

Раненые не стонали. Они молча переносили муки. Лишь изредка доносилось их слабое:

— Пи-ить… Воды.

Людмила прикладывала ко рту раненого флягу и тут же отнимала ее.

— Что у вас, воды, что ли, нет? — поинтересовался Миша, видя, как бережно подносит Крылова баклажку.

— Последняя.

— Так я враз принесу, — предложил свои услуги Романов. Он поднялся, нацепил на пояс несколько алюминиевых фляг, повесил на шею автомат и вышел из развалин.

— И я с тобой, — попросилась Крылова, когда он отполз на несколько метров, — наполним сразу все.

— Айда, — бодро сказал Миша. — Вдвоем веселее.

У землянки их встретил Паршиков.

— Как там у вас?

— Да вот, за водой идем, — показала Людмила баклажку.

— Будьте осторожны, ребятки, — предупредил Тит Васильевич. — Колодец под прицелом.

Как бы подтверждая мысль Паршикова, со стороны карателей прогремела пулеметная очередь. Трассирующие пули красивой огненной дугой прочертили небо и погасли возле невысокого сруба.

— Вы оставайтесь здесь, — сказал Миша Крыловой, — а я — ползком, наберу воды — и сюда.

— Нет, я тебе помогу, — настояла Людмила.

— Что с Хорошуновым? — вслед им спросил Тит Васильевич.

— Да ничего опасного, — ответила ему из темноты Людмила.

Они подползли к колодезному срубу со стороны балки. Не поднимаясь, ухватили веревку с бадьей и начали вдвоем тянуть за цепь. Ведро, позванивая, опускалось вниз. То ли фашисты услышали голос порожнего ведра, то ли для острастки, но снова выпустили пулеметную очередь. Пули с шипением врезались в промерзшие бревна. Романов и Крылова затаились. Затем снова стали тянуть цепь. Им было слышно, как ведро плюхнулось в воду. Через несколько минут они поволокли его обратно. По плеску воды было ясно, что бадья наполнилась до краев. Наконец дужка показалась над срубом. Людмила попыталась отцепить ее, но холодный металл, обжигая пальны. не поддавался. Крылова приподнялась, чтобы стянуть ведро вниз, в это время зловеще прогрохотал пулемет. Били откуда-то с тыла, с бровки оврага. Людмила, охнув, медленно сползла по обледеневшему срубу.

— Ноги, — морщась от боли, простонала она.

Миша потянулся к голенищу ее сапога и почувствовал на пальцах теплую, липкую кровь. Не раздумывая, сбросил с себя фуфайку, стянул рубашку, разорвал ее на широкие ленты и, свернув жгуты, перетянул ими ноги Людмилы выше колен. Кровь продолжала заливать заснеженную наледь. Миша ловко перевязывал ноги Крыловой. А озверевший пулемет все бил и бил. Но пули свистели над головой, ударяясь в бревна, поднимали возле них смерзшуюся землю. Романов успокаивал радистку. Накинул фуфайку, взвалил девушку себе на плечи и, задыхаясь от тяжести, потащил ее к землянке.

— Ну что? — спросил его Паршиков, все стоя в проеме.

— Ноги, — простонала Людмила.

Старик поспешил к ним. Вдвоем они втянули Крылову в землянку.

— Ах ты, господи, — сокрушался Тит Васильевич, при свете едва мерцающей коптилки рассматривая окровавленные тряпки. На нарах полулежал, закрыв тяжелые веки, Пимен Андреевич. Один рукав его фуфайки опустился на эемлю, обнажилось белеющее бинтами плечо.

— Ты там… не очень, — попросил Мишу Ломакин, морщась от боли. — Скажи: немножко царапнуло. Или вот что, Миша, позови отца, Хорошунова. Кто там из коммунистов еще в живых… Скажи, чтоб шли на партийный совет. А Баннову скажи, что он главный за меня… пока.

— Это я враз, — заверил командира связной. — Только за водой сбегаю.

— Ну, дуй, — разрешил Ломакин и протянул Паршикову оставшиеся бинты. — Перевяжи, а то, неровен час, пропадет радистка.

— Чего надумал, Андреич? — спросил командира Паршиков.

— Вместе будем думать, — сказал Ломакин, откинувшись к холодной стене.