Особое задание: Повести и рассказы

— Потом умерла мама, а нас каратели прижали к болоту, и вдруг здесь Николай пропал. Многие думали, что он попал в трясину и утонул, но я этому не верю; он просто бежал. Понимаешь, бежал. Все бросил… товарищей, борьбу и… меня.

— Почему ты думаешь, что бежал? Может быть, твой Николай сейчас Где-нибудь в рядах армии идет…

— Нет, — перебила Валя. — Он не такой. — Она, улыбаясь, поглядела на тонкие губы Андреева и добавила: — Не такой, как ты. В тебе есть что-то большое, сильное. Ты ведь сильный. Правда? Мне почему-то кажется, что если у тебя отнимут руки и ноги, ты все равно будешь жить. Правда?

— Не знаю, — приподнял плечи Андреев. — Но, наверное, да. Я люблю жить. Жить, не просто поедая хлеб насущный, а жить с сознанием того, что если не сегодня, так завтра ты принесешь людям пользу. Конечно, это пышно, но вот кончится война, и ты сама… — И, не завершив мысли, остановился. — Я забыл, что ты замужем.

— Была, — усмехнулась Валя. — Даже если он вернется, я не буду больше его женой ни за что.

— Почему? — в наивности наклонился к ней Андреев.

Она прямо взглянула ему в глаза и ответила:

— Сам знаешь, дурачок. Потому что встретила тебя.

Он встал и, подойдя к окну, поглядел в темноту. В стекле отразились только глаза, выпирающие из овала лица. Андреев представил, как завтра, если не утром, то в полдень обязательно, его стрелковый батальон покинет этот городок и уйдет к границе, к Германии.

А она останется здесь одна. Как будет жить, где работать, с кем встречаться? Он начинал ревновать ее, о существовании которой даже не подозревал двадцать лет и которую увидел вчера.

Его батальон наступал с правого фланга. Миновав лес, он вышел на равнину. Впереди не было видно ни колючей проволоки, ни других укреплений. Казалось, что враг забыл об этом участке, хотя он и находился не так далеко от города: в бинокль были видны черйые силуэты строений.

«Наверное, надежно заминировали?» — мелькнула догадка у Андреева, и он приказал: — Минеры, вперед!

И в это время из кустарника выбежал человек. Сперва Андреев принял его за подростка, но, увидев на голове пуховый серый платок, угадал девушку. Ветер дул ей в лицо. Выбившиеся из-под платка светлые волосы легко взлетали вверх.

— Стойте! Стойте! — кричала девушка и, подбежав к Андрееву, ближе других стоявшему к лесу, счастливо прошептала: — Наконец-то, пришли, товарищи. — , Подошла вплотную к Андрееву и, поднявшись на носки, обняла его и поцеловала в холодную, колючую щеку. Опешивший лейтенант, опомнившись, хотел ответить ей тем же, но не успел: девушка отступила и пристально глядела на него большими счастливыми глазами.

Она достала из внутреннего кармана телогрейки пакет и передала его командиру батальона. Прочитав письмо, Андреев тепло поглядел на незнакомку и проговорил с уважением:

— Вот вы какая, минер Гордеева.

— Какая же, — смутилась она. — Обыкновенная. — И снова ее черные глаза дольше, чем требовалось в такой обстановке, остановились на его смуглом лице.

— Ну, что скажете, товарищ Гордеева?

И пока она рассказывала о том, что впереди батальона болото, а гати заминированы и поэтому придется идти в обход, Андреев внимательно разглядывал ее.

Батальон двинулся в обход. Впереди шли Гордеева и командир взвода разведчиков лейтенант Сковорода. Чуть поотстав, Андреев. Командир разведчиков, отчаянно жестикулируя, говорил проводнице что-то веселое. Иногда она оборачивалась назад, и Андреев видел на ее лице улыбку. Он завидовал отчаянному и бесшабашному Сковороде. За два года совместной жизни Андреев заметил, что последний без труда заводит знакомства с людьми разных возрастов и положений: с мамашами и их детьми, с тетями и их племянницами. Сковорода считал себя особенно неотразимым при встречах с молодыми. вдовами. И, кажется, считал не без оснований. Сколько раз на переформировании или коротком отдыхе лейтенант Андреев отпускал Сковороду в город или поселок, и тот, возвратившись, вел его в дом, где непременно было вино и женщины… Андреев редко оставался до утра в таком обществе. Выпив пару рюмок, он находил пред? лог и уходил.

А на следующий день, слушая упреки товарища, Андреев, смущаясь, нарочито грубо говорил:

— Пошло все это, брат. Идет война…

— Пошел к черту со своей моральной философией, — резко останавливал его Сковорода. — Мне ее и ты, и. командир полка, и замполит — все читают. Война, война… А я что, не воюю. Воюю и не хуже других. Только, по-моему, каждый за свое воюет.

— Неправда, — горячился Андреев. — Мы воюем за Родину.

— Факт, не за господа бога, — парировал Сковорода. — Только для тебя Родина — это заводы, шахты, для Шамаева — его Таджикистан с. высоченным Памиром, для Мамеладзе — дача под Тбилиси, а для меня Родина — милые русские бабы. Не надо мне античных красавиц Греции и Рима, не надо испанок, немок, чешек… Подай мне русскую, нашу. И за нее, добрую, мудрую, работящую, воюет Ванька Сковорода. Не веришь? Вот перейдем границу, ни одной иностранки не трону.

— Да как же ты будешь без женщин? — недоверчиво смеялся Андреев.

— Зачем без женщин? — не обижался Сковорода. — Свою буду возить.