— Глущенко, что-нибудь такое, чтоб душу жгло. Без шума, но оглушительное.
— Ту мы бережем, товарищ лейтенант. Новый, может, слышали, «Офицерский вальс»..
— Какая-нибудь пустышка, — вскользь заметил Андреев. — Теперь всякой дряни под песенной маркой сколько угодно.
— Ну, — обиделся Глущенко, — эта песенка подлинная, товарищ лейтенант. Я вам куплетик из нее исполню.
Он наклонился вперед и, поблескивая глазами (заранее торжествовал победу), запел:
В артистическом порыве капельмейстер решил продолжать пение, но Андреев, не слушая его, уже бежал к штабу. У него блеснула мысль: вот подарок, — покидая их маленький город, он пройдет мимо ее ворот. Не один, а с батальоном. Пусть увидит Валя, какие у него люди, пусть она пожелает им всего хорошего в пути. Но перед домом штаба он остановился и высмеял сам себя: «Ну, пижон, ну, мальчишка».
Андреев направился в противоположный конец площади, где строился его батальон. С каким-то тупым остервенением он давил сапогами большие, как театральная вата, хлопья снега, ложащиеся на сырой булыжник мостовой.
— Берегись, — прокричал кто-то за спиной, и, едва он успел отскочить в сторону, как снежная, смешанная с колючим песком пыль ударила ему в лицо. Офицер связи гнал взмыленную лошадь к полковому складу. Лошадь вывела лейтенанта из раздумий. Он остановился и только. сейчас внимательно разглядел происходящее вокруг. Около порожней трехтонки, неистово ругаясь и надрываясь до хрипоты, спорили скорее по укоренившейся привычке, чем по необходимости, интенданты полка. Шофер, худощавый, рябоватый парень, одетый в новую, но уже изрядно промасленную спецовку, равнодушно глядел на споривших, не спеша раскуривая папиросу. Отделение за отделением во главе со старшинами проходили мимо, груженные пайками «НЗ».
Привязанные к водосточным трубам и остаткам заборчиков лошади нетерпеливо долбили копытами мерзлую землю и, не прекращая, жевали серое, сухое, но все равно, ароматное сено. Ожидая своих офицеров, молодцеватые ординарцы после каждой затяжки небрежно сплевывали и перекидывались чаще всего пустыми фразами.
Во дворе против склада расположились ротные кухни. Оттуда ветер навевал запахи бесхитростных солдатских завтраков.
После торжественного смотра приехавший из штаба дивизии полковник зачитал. приказ по полку, в котором среди удостоенных награды за выполнение прошедшей операции числилась и фамилия лейтенанта Андреева.
— Что же вы не рады, товарищ лейтенант? — с человеческой завистью и одновременно с гордостью за своего командира спросил ординарец, когда они ехали со смотра на квартиру.
— Почему не рад. Конечно, рад, — улыбался Андреев, — но если бы ты знал, чего я хочу, то такими глупыми вопросами меня не награждал.
— А чего же вы хотите? — заинтересовался ординарец.
Офицер посмотрел на него и ничего не ответил. Разве мог сказать он Мамаеву о том, что сегодня ему впервые за два военных года не хочется уходить из городка, хочется остаться здесь на лишний день, даже полдня, ну хоть на час. Нет, об этом никто не должен знать. даже Сковорода, который понял бы Андреева и не осудил его.
Перед выходом к лейтенанту подъехал лихой разведчик.
— А Валя не едет с нами? — удивленно спросил он. прикуривая от трофейной зажигалки Андреева.
— Нет. Я приеду в отпуск, и мы поженимся.
— Разве это нельзя оформить сейчас? — не понял Сковорода. — Взял бы и зачислил ее в медсанбат, у меня там начальник. — свой человек. Он мою Люську запросто принял, и ни один комар носа не подточит. Учись, лейтенант, пока я живой.
Андреев усмехнулся.
— Нет, Ваня. Я вовсе не хочу такой любви.
— Пожалеешь, Андрюха, да поздно будет. — И, отъезжая от комбата, попросил: — Если передумаешь, шепни.
Полк уходил из городка… Звенела на морозе начищенная до золотого блеска медь духового оркестра. Новая музыка, свободная, легкая и в то же время невольно переносившая идущих куда-то в ночь, в разбитый городок, в залу, откуда доносятся звуки сохранившегося старого, немного фальшивящего рояля, к дому, где, скрипя на проржавевших петлях, раскачивается одна половина массивных дубовых ворот, заставляла улыбаться и ласково глядеть на слепящий глаза снег.
Валя стояла среди провожающих. Здесь были знакомые: некоторые по месту довоенной работы, некоторые по совместной жизни в партизанском отряде. Она видела, как Андреев, разговаривая с полным майором, беспокойными глазами искал ее среди стоящих на обочине. Она поднялась на носки и протянула вверх руку. Андреев увидел ее, и его смуглое лицо просветлело. Он поравнялся с Валей, остановил коня и сказал:
— Я буду писать тебе каждый день… Жди меня. — И, наклонясь еще сильнее, сказал тихо, чтобы слышала одна она: — Милая.
В это время мимо проезжал молодой офицер и шутливо бросил на ходу:
— Очередная любовь, Андрюша?