Остановка Таахон

Мама спросила отца о здоровье, расцеловала дочку и, сказав на прощание: «Увидимся через две недели», побежала на стыковочный рейс, а Лия с дедушкой зашагали к выходу.

Снаружи веяло свежим ветерком. Плотные облака расслоились на сотни мелких и заполонили небо, словно стадо разбежавшихся овечек. Душный Московский воздух в сравнение не шёл с местным: холодный и прозрачный, как хрусталь, он проникал глубоко в лёгкие и покалывал изнутри ледяной свежестью. Лия оглянулась – и обмерла: за простоватым зданием Елизовского аэропорта, совсем близко, что рукой подать, взгромождались два вулкана – Корякский и Авачинский. Страх, тревога и необъяснимый трепет разом завладели ею.

– Поторопись, Лия! Автобус! – окликнул дедушка.

На остановке, возле только что подошедшего автобуса с надписью «автостанция 10 км», столпились пассажиры, кто с чемоданами, кто с большими походными рюкзаками. Был там и Лиин сосед, он подмигнул ей: «Не забудь – обязательно выберись в Долину Гейзеров». Лия в ответ только натянуто улыбнулась.

Всю дорогу она смотрела в окно, пытаясь найти в себе отклик при взгляде на родные края, и, пожалуй, душа откликалась, хотя Лия и не могла привязать к этому чувству ни одного отчётливого воспоминания.

Да, родилась она на Камчатке, в семье потомственных вулканологов. Мама, папа, дедушка и бабушка, – все работали при Дальневосточном отделении Российской академии наук, в Институте сейсмологии и вулканологии. Раннее детство Лии можно было бы назвать безмятежным и даже счастливым, пока восемь лет назад мощнейшее извержение не похоронило группу вулканологов вблизи Ключевской сопки. Никого и ничего не нашли на месте трагедии… Среди погибших оказался отец Лии. Участвовал в той злосчастной экспедиции и её дед. Он выжил, благодаря одному только чуду. Вернулся зачем-то к вертолёту – так и спасся, отделавшись лишь воспалением лёгких из-за отравления вулканическими газами.

Мама тогда совсем сникла, она целыми днями не выходила из квартиры, наглухо зашторив окна, потому что вулканы в городе виднелись буквально отовсюду, и каждый взгляд на них безжалостно бередил незаживающую душевную рану. Поэтому через полгода после случившегося Елена Вячеславовна перевелась в Московский Институт Глобального Климата и Экологии и уехала с четырёхлетней дочкой в столицу.

Автобус мерно катился по асфальтированной дороге. Мимо проплывали редкие берёзовые леса и деревянные дома, затем стали появляться пятиэтажные постройки с цветным геометрическим рисунком, среди которых выпячивались то там, то тут новые высокоэтажки, а поодаль горизонт подчёркивала зазубренная линия гор. Дед расспрашивал Лию об успехах в школе и рассказывал ей о своём недавнем переезде в родной посёлок, недалеко от Петропавловска-Камчатского. «Скрасить одиночество поближе к корням», – так выразился дед.

Они сошли раньше всех, не доезжая до города, на неприметной остановке в виде скамьи и прибитой к палке дощечки, но, как ни странно, дед повёл Лию не в сторону маячившей вдалеке деревни, а обратно, вдоль обочины. Они прошли пару сотен метров, затем под ногами обозначилась тропинка, плавно забирающая в глубь леса. Ещё шаг-другой – из-за берёз выглянул деревянный указатель с облупившейся, неразборчивой надписью.

– Посёлок Малая Таахонка, – прочитала Лия, – нам туда?

Дед кивнул.

– Чудное название, – сказала она, срывая тёмно-синюю ягоду с куста дикой жимолости. – А что, существует ещё и большая Таахонка?

На этот раз дед как-то странно посмотрел на внучку и ответил: “Существует”.

Редкий березняк напоминал скорее ухоженный светлый парк, чем непроходимую чащу, но местные берёзы ничего общего не имели с их тонкими белоствольными родственницами, которых Лия привыкла видеть в Московских скверах. Здесь деревья были иные: сами низкие, крона раскидистая, но бедная; ветки толстые и корявые; стволы изогнутые, все в узлах, с бурой растрескивающейся корой. Дед объяснил Лие, что это каменная берёза. Растёт среди гор, на осыпях и скалистых склонах – оттуда и название; а причудливым видом она обязана суровому камчатскому климату.

Шёл август, но кроны уже подёрнула желтизна. Одинокие листочки отрывались с малейшим дуновением ветра и печально кружились в воздухе, словно конфетти в конце праздника. Вероятно, ночью хлестал дождь. Земля отсырела, кое-где ещё не высохли лужицы, на траве блестели прозрачные бусинки воды, пахло влажной листвой и грибами. Кругом пели птицы. Они будто оживились, когда двое вошли в лес, и без умолку судачили между собой. Лие даже на секунду почудилось, что в трели и щебете слышатся человеческие слова, но она не придала этому значения и продолжала идти бок о бок с дедом, рассказывая ему о прочтённых недавно книгах.