— Великий Рембрандт обошелся со мной ласково, — продолжал я, — посадил меня на колени, долго на меня смотрел, а потом изобразил на холсте лица моих родителей.
— Как это? — ошеломленно, но нисколько не подвергая мои слова сомнению, спросил Флориан. — Он же их никогда не видел?
— А это, друг мой, — с торжеством заключил я, — под силу только гению!
Как-то раз Флориан даже съездил со мной на стройки — впрочем, без особого восторга. Помню, вагон городской электрички вез нас по разрытому и перерытому городу. Дома и улицы отодвинулись куда-то далеко-далеко, оставшись в другом мире за строительным забором. По временным путям поезд медленно, как черепаха, тащился от станции к станции. Мы стояли в последнем вагоне у заднего окна, и я без устали комментировал Флориану отдельные этапы строительства. Флориан умоляющим взглядом смотрел на меня, но я был неумолим, и мы дважды проехали по участку «Дунайский канал — Винталь», прежде чем я сжалился над приятелем.
— Ну, как? Понравилось?
— Ну… Ничего… Вот у нашего дома тоже недавно улицу ремонтировали, — нерешительно пробормотал он.
Больше я его в экспедиции на стройки не брал.
Одноклассники над нами потешались. «Надо же, встретились два идиота», — дразнились они. Но где им было понять мои фантазии и выдумки Флориана?
Мы сочиняли свои истории на переменках, сочиняли на уроках, только шепотом, что, естественно, страшно мешало учителям. В конце концов меня пересадили за первую парту, а Флориана оставили на месте. Только физруку никак не удавалось нас разлучить.
— А ну, хватит там шептаться и хихикать! — потребовал он однажды. В голосе его слышалось отчаяние и ярость. — А ну, хватит, а не то по «неуду» влеплю обоим! Надоело уже, каждый раз одно и то же! И что мне с вами делать прикажете?
Тут уж мы по-настоящему захихикали. «Неуд» по физре? Да ни фига! Да быть такого не может!
— Мы не шепчемся. Мы беседуем, — с достоинством поправил я физрука, глядя на него не без злорадства.
Этот разговор происходил на одном из вечерних занятий. Дома я как следует пообедал, и в душном спортзале меня немного разморило. Я попытался преодолеть сонливость, поведав Флориану леденящую кровь историю о налете на Тель-Авив объединенной арабской авиации. Но тут даже Флориан, вроде готовый принимать на веру все, чем я его потчевал, покачал головой:
— А вот это ты врешь!
— Ничего подобного! — запальчиво возразил я. — Вокруг бомбы тысячами падали! Земля сотрясалась. В небе столько самолетов было, что стало темно. Не знаю, тысячи, наверное! Целый квартал лежал в руинах. Кроме меня, ни один человек не выжил!
— А мне плевать, сколько бомб упало и сколько было самолетов. Ты здесь не болтать должен, а играть, понятно?! — Это рявкнул физрук, который внезапно вырос передо мной.
Но я никак не мог понять, зачем мячом выбивать одноклассников из круга. Все-таки «выбивала» — идиотская игра какая-то.
— Ну, и зачем я буду кого-то мячом из круга выбивать? Что за идиотизм?
Я испугался и заткнулся. Неужели я и правда это вслух произнес?
Физрук что-то грозно произнес. Я заметил, как ноздри у него дрогнули. Он злобно прищурился:
— Что ж, можете встать с Флорианом в уголок и дальше ворковать. Вы вроде новобрачных, которые расстаться никак не могут. Ты — молодой муж, а Флориан — жена, — почти прошипел он.
Тут он опомнился и поспешил взять свои слова обратно:
— Э-э-э, это я глупость сморозил, прошу прощения, — он попытался смягчить впечатление от своей шутки, но его извинения потонули в общем реве и улюлюканье.
— Ну, как женушка? Переспали? И как оно?
Мой одноклассник Ханс Зетерка точно из-под земли вырос. Еще накануне, после урока физкультуры, он меня в раздевалке такими дразнилками мучил. Значит, теперь я мог рассчитывать на продолжение вчерашнего. Я демонстративно отвернулся и попытался не замечать этого жирного шута горохового.
— Что, супруга задерживается? А если она себе кого-нибудь другого нашла?
«Лучше промолчать», — подумал я.
— Молодой Вертер страдает из-за Флориана, — не отставал наглый Ханс. — А в России что, все гомики? А у Флориана в штанах вообще что-нибудь есть?
— У него-то есть, а вот у тебя точно нет, жирный тупой педик! — огрызнулся я и сразу же сам на себя разозлился. Ну что толку с таким идиотом связываться?
За этим последовала незамедлительная расплата. Я вдруг задохнулся, согнувшись пополам. Это Ханс ударил меня в солнечное сплетение.
— Эй ты, русский, не наглей! — процедил он.
Фриц Венглер, прыщавая малявка в очках в роговой оправе, захихикал, повторяя:
— Русский, не наглей! Русский, не наглей! Врежь ему еще!
Теперь уже со всех сторон неслось;
— Русский — он какой-то странный, он женат на Флориане, чуваки, да он же гей! Русский, русский, не наглей! Поддадим ему скорей!
Флориан, сидевший со мной за одной партой, заплакал.
— Сволочи вы все, — рыдал он.
— Беги, утешай женушку, — запищал фальцетом Фриц Венглер.
Я вскочил и бросился на него, но тот сразу спрятался за спиной Зетерки.
— Что? Маленьких трогать? Трус!
И Ханс дал мне оплеуху. Весь класс заулюлюкал. Я закрыл лицо руками.