На третьем — Изотова курила, стоя на корме «Тайны», с зачесанными за уши, мокрыми волосами и тяжелым остановившимся взглядом, обращенным, казалось, чуть мимо объектива.
— С обрыва снимал? — спросила Ленка.
Кущенко кивнул.
— Эстет он, как я погляжу.
— Или скучал сильно, — вставил свои пять копеек Ельцов.
— Или скучал, — согласилась Изотова. — Но получилось все равно классно!
Пименов мысленно с ней согласился и подумал о том, что Кущ явно нанял для своих шпионских действий кого-то из городских фотографов-профи, благо таких было немало и, скорее всего, сочинил какую-нибудь историю — например, о неверности и страстной любви. Хотя при его положении мог и ничего не сочинять. За хорошие деньги вопросы бы не задавали. А объективчик для работы на расстоянии до километра стоил не одну штуку баксов, такими для «National Geographic» снимают животных в среде обитания, значит, заинтересовался «Тайной» Кущенко крепко и денег на сбор информации не пожалел.
Пименов посмотрел на Ленку, та едва заметно кивнула головой, обменялся взглядами с Ельцовым и сказал, глядя на Кущенко, взвинченного неожиданным сопротивлением своих жертв.:
— Ну, чего ты комедию ломаешь? Может, тебе наши поиски и не интересны будут? А ты в бочку лезешь! Ты что, думаешь мы без тебя миллионы делить собираемся?
Владимир Анатольевич развел в сторону руки, изображая растерянность.
— Так я откуда знаю, что и как вы собрались делить? Да и какая разница? Есть у меня предчувствие, что делить будет что…
— Ну, как тебе сказать, — произнес Губатый, отпивая из бокала минеральную воду. — Если честно, то мы и сами не знаем, что и как будем делить…
И это, как ни странно, была правда.
Пименов давно уяснил, что правда многолика и зачастую выглядит, как отъявленная ложь. Впрочем, и ложь прекрасно маскировалась правдой, а искусство переговоров всегда и во все времена состояло в умении нужным образом смешать ингредиенты, придав достоверности рассказу, который к истинным событиям имел относительное отношение.
Коктейль изо лжи с некоторой толикой правды, приготовленный Губатым для Кущенко, хоть и был импровизацией, но задался на славу. Так изощренно врать Пименова научило длительное общение с проверяющими и силовыми органами, и стоило ему настроиться и представить себе, что на месте Владимира Анатольевича сидит какой-нибудь налоговый полицейский, как рассказ полился из его уст, словно народная песня во время пьянки. Даже «оруженосцы» и те открыли рты, слушая историю о золотых монетах — остатках финансов экспедиции, лежащих на дне, в капитанском сейфе.
Когда Леха закончил, Кущ задумчиво пожевал губами, меланхолично опрокинул вовнутрь стоящую перед ним рюмку водки, и спросил:
— А сколько ж там этого золота? Ну, хоть приблизительно?
Пименов пожал плечами, а ответил за него Ельцов:
— Можно только предполагать, сколько осталось. Но то, что деньги были, это точно. Может быть, тридцать тысяч золотом, может, сорок.
«А может, и восемьсот двадцать три рубля сорок четыре копейки, как написано в последнем письме капитана «Ноты» в Адмиралтейство, а написано оно еще в августе 17-го года», — подумал про себя Губатый, наблюдая, как от названных Олегом цифр у Куща нехорошим красным светом начинают светиться глаза.
В голове славного защитника Отечества работал калькулятор: сорок тысяч золотыми десятками, четыре тысячи монет из чистого золота, каждая весом чуть меньше 9 грамм — это больше тридцати килограммов. Тридцать килограммов. Это ж… Это ж…
И монеты эти лежали совсем рядом, на дне. Для их получения не надо ничего — только нагнуться и поднять. Или нырнуть и поднять. Да какая разница?! Все равно нырять Владимир Анатольевич не собирался. И делиться, как предполагал Пименов, Кущенко тоже считал совершенно лишним.
— Ну что? — спросил он, наливая себе новую рюмку.
Рука, держащая бутылку, слегка подрагивала.
— Будем договариваться?
Пименов кивнул. Кущ явно держал его «за старшего», и разубеждать его в этом Леха явно не собирался.
— Я думаю, — произнес Кущенко спокойно, — что предложенные мною 60 на 40 и есть справедливая цена.
Изотова засмеялась.
— Ты, видать, действительно от жары головой тронулся, Володенька! Приплыло оно, извольте любить и жаловать! Максимально одну четвертую часть! И то надо подумать! А не устраивает — бери своих сосок и дуй в Новороссийск, там торгуйся! Ты, наверное, так ничего и не понял? Это наши деньги! И ты к ним никакого отношения не имеешь!
— Люблю женщин, — сказал Кущ, обращаясь к Пименову и Ельцову. — Очень люблю. Но исключительно в горизонтальном состоянии!
Он повернулся к Изотовой всем корпусом.
— Солнышко мое! Что ж ты так папочку злишь? Не я, ёксель-моксель, не имею к этим лавэ никакого отношения, а скорее вы все…
В руках у него появился мобильный телефон.