Остаться в живых. Прицельная дальность

Проушина с остатками резиновых шлангов и стального троса, изгнившего до почти полного растворения, была скрыта тонким слоем песка, и Пименов завел в нее мощный капроновый канат почти без проблем. Он защелкнул карабины из прочного сплава, проверил окоченевшими пальцами надежность креплений и остался доволен. Фал, пристегнутый к поясу с правой стороны, вел к его суденышку, а тот, что крепился слева, к шикарной «Ласточке», — оставалось продеть их в петли и закрутить резьбы на полукольцах. На все про все у него ушло не более пятнадцати минут, в течение которых он старался не смотреть на дно, где торчал из грунта круглый шлем.

Одной стороной колокол основательно врос в песчаное дно, и сорвать его «в лоб» можно было только сейнером, но, благо, для умных людей всегда существуют обходные пути! Дизель «Тайны» мог обеспечить мощную «потяжку» вправо и привести колокол в вертикальное положение, а уж потом, действуя синхронно двигателями обоих судов, можно было поднять его на нужную глубину, там перебросить фал на грузовую стрелу бота и на этом закончить суету — такой груз для «Тайны» был не в тягость.

Он поднялся наверх, привычно сделав две декомпрессионные остановки (не хватало еще и ему получить «кессонку»!), и вынырнул на поверхность возле «Адвенчера», в котором его с нетерпением ожидала Ленка, уже на последних глотках воздуха.

Взобравшись на горячий борт «резинки», он с наслаждением подставил жирное от силикона лицо жаркому августовскому солнцу. Изотова помогла ему снять баллоны и подала бутылку с теплой уже водой, ужасно противной на вкус, но прохладной Пименову и не хотелось. Ощущение, что холод поселился у него в костях, не оставляло даже под раскаленными лучами светила, и поделать с этим ничего было нельзя.

— Получилось? — спросила Ленка, когда он отдышался, и Губатый кивнул, щурясь от яркого света.

— Да. Передохну, и можно будет поднимать…

От «Ласточки» к ним долетел визг — две наяды, утомленные рабочей ночью, с упоением плескались в чистой воде бухты, брызгая друг на друга водой. Кущ в одних плавках возлежал в шезлонге под раздвижным навесом и снисходительно на них поглядывал — в руках у него был высокий стакан с какой-то жидкостью, и Леха почему-то полагал, что в нем не вода.

— А его? — спросила Изотова. — Его ты поднимешь?

Лехе не надо было объяснять, о ком идет речь.

В глазах Ленки был страх, и Пименов ее понимал.

— Если захочешь.

Она подумала несколько мгновений и кивнула.

— Хочу. Если он останется там…

Она запнулась и отвела взгляд.

— Я понимаю, что ему все равно, но пусть спит в земле. Я не сентиментальна.

— А если и сентиментальна, то что? — перебил ее Пименов. — Это не самый большой грех. Если для тебя это важно… Это легче, чем поднять колокол. Или сейф.

Его затрусило, и он непроизвольно охватил себя руками за плечи, словно пытался обнять теплый, пронизанный светом воздух и прижать его к груди.

— Заводи. Я хочу чая. Горячего, — выдавил из себя Леха, стараясь не клацать зубами. — Но сначала — правь к Кущу.

Кущ встретил их улыбкой сибарита. Тут же на корме обнаружился и Ельцов, спавший на диванчике, словно объевшийся сметаны дворовый кот, даже одна рука свисала вниз, к настилу, словно кошачья лапа.

Девицы продолжали плескаться, повиснув на складном трапе, опущенном в воду слева.

— М-да! — произнес Владимир Анатольевич, приспустив солнцезащитные очки на кончик носа. — Ну и видок у тебя, Пима! Точно, деньги даром не даются!

И почесал круглый волосатый животик.

В устах Кущенко подобная ремарка звучала, по крайней мере, не к месту, и у Лехи появилось огромное желание показать этому жирному пауку руку в локте через кулак — пусть сам трахается там внизу, чтобы знал, насколько недаром достаются деньги! Но толку от такого рода воспитания не предвиделось, и он с трудом, но сдержался.

— Я отдохну, — сказал спокойно, но внутренне закаменев от злости, — и мы поднимем колокол.

— Ёксель-моксель! — Кущенко подмигнул. — Конечно, отдохни, Леха! Тебе сейчас не к штурвалу становиться, а выпить надо. Не хочешь? А зря! Враз бы полегчало! Согрелся бы! Для пользы ж дела предлагаю! Или пусть Ленок тебя согреет!

Он погрозил Изотовой пальцем и захихикал, как всегда, тоненько, противно.

— А ты шалунья, Изотова, ох, шалунья! Голос у тебя — ну просто оперный!

— С хорошим партнером и поорать не грех, — отрезала Изотова и подмигнула Кущу в ответ. — И нам хорошо, и вам приятно слушать! А как мой? Лицом в грязь не ударил?

Владимир Анатольевич хохотнул, откидывая голову назад, отчего на шее обнаружились белые полосы незагорелой кожи.

— Насчет лица — не знаю, а остальным вроде не ударил. Правда, слабоват он на выпивку, мать! Слабоват! Тут два варианта — или недотренирован, или перетренирован! Так что?

— У него спросишь, — Изотова кивнула в сторону спящего сладким сном Ельцова, и Пименову показалось, что взгляд ее стал неподвижен и уперся в то место, где на шее мужа едва заметно билась полная пьяной кровью жила. — Когда очухается. У этого будущего миллионера слабостей, как у собаки блох. И на выпивку, и на передок… Замучаешься перечислять!