Иван Шевелев долго думал, прежде чем ответить на вопрос (скорее не над ответом, а над тем, нужно ли вообще что-то отвечать), потом выдавил, что самое страшное, с его точки зрения, – совершить нечто непоправимое, то, что никогда не сможешь исправить. Точка. Без расшифровки.
Кирилл Лиснянский ответил, что самое страшное – это, когда ты не нужен. Тебя не любят, а ты есть. Ужас.
Варя Воеводина, когда отвечать пришлось ей, с видимым усилием призналась, что для нее самое страшное – вдруг обнаружить (ну потому что это всегда «вдруг» и подготовиться к этому невозможно), что твой любимый человек оказался не тем, за кого он себя выдает.
Когда же очередь дошла до Аи, она спокойно и чуть презрительно ответила Даниле, что отвечать не будет.
– И с какой стати я должна вам исповедаться?
Данила пожал плечами:
– Тогда для вас, любезная Ая, персональный вопрос из области «что такое хорошо, что такое плохо». Какие критерии хорошего и плохого человека вы определяете лично для себя?
– Идиотский вопрос, – усмехнулась Ая. – Нет людей хороших или плохих! Каждый из нас – средоточие всех человеческих свойств, порой мы проявляем одни качества, порой другие, бывает, противоречим себе и совершаем взаимоисключающие поступки, но при этом остаемся самими собой.
Данила театрально захлопал в ладоши:
– Блестящая речь! Блестящий оратор! Согласен по всем пунктам. Что такое, криэйтор Кайгородская, у вас такой взгляд, словно вы готовы убить меня из вашего лука. Ваши глаза мечут стрелы.
Егор не выдержал и вспылил:
– А не заткнуться ли вам, господин директор?
– И на этой пронзительной ноте я предлагаю завершить наше собрание акционеров, тем более что и пирожки уже закончились, – хмыкнул Данила. – Что же, коллеги, мы все настолько разные, что скучать в таком коллективе нам не придется! С четверга приступаем к работе, готовьтесь.
…Подождав, пока все разошлись, Егор подошел к Ае.
– Хотел напроситься к тебе в гости. Обсудить, ну и заодно отметить первый рабочий день. Что скажешь?
Ая пожала плечами:
– Ладно. Записывай адрес. Вечером жду тебя.
Отправляясь в гости, Егор купил для Аи большой букет роз. В конце концов, все женщины любят цветы – это же известно, но оказалось…
Впустив его в прихожую, Ая улыбнулась: «Входи», – но вдруг улыбка сползла с ее лица. Не отрываясь, она смотрела на розы в его руках. Егор протянул ей букет и тут же понял, что сделал что-то ужасное, непоправимое. Ее лицо исказилось, губы задрожали.
Она выхватила у него розы, выскочила на лестничную площадку и бросила их вниз – лететь через все этажи. Изумленный Егор смотрел на Аю, которая тяжело, словно ей не хватало воздуха, дышала, вцепившись в перила.
Впрочем, через минуту она справилась с волнением, и к Егору повернулась обычная Ая.
– Извини, не люблю цветы, – бесстрастно сказала Ая, – никогда мне их больше не дари.
Егор кивнул:
– Ладно.
Решив перевести все в шутку (а что ему еще оставалось?), он спросил:
– А что тебе дарить? Конфеты? Домашних животных?
– Я не ем сладкое. И не люблю домашних животных, – отрезала Ая. – Мне вообще ничего не надо дарить. Обойдемся без этого. Входи в квартиру.
«Кажется, я попал в чертог Снежной королевы, – усмехнулся Егор, войдя в гостиную, – вот уж не думал, что он выглядит как среднестатистический московский пентхаус».
Между тем хозяйка пентхауса забралась с ногами на подоконник и о чем-то задумалась – не иначе мысленно слагала из снежинок слово «Вечность». При этом до гостя ей, очевидно, не было никакого дела. Пришлось ему забыть про гордость и напомнить о себе:
– Эй, может, мне лучше уйти?
Ая очнулась и вскинула на него свои – чистый лед – глазищи: а, это ты?! Но вслух сказала, что он может остаться.
Егор пожал плечами и сел на футуристический диван внушительных размеров. Обведя глазами гостиную – сто метров безупречного дизайнерского пространства, Егор заметил, что Ая «неплохо устроилась».
– Хочешь выпить? – предложила Ая.
…Да, с розами Егор ее напугал. После
В рубиновом бокале солнце, небесная лазурь Тосканы и воспоминания о той поездке по Италии, в которой они со Стасом были вместе. «А вот об этом я думать не буду, – вздохнула Ая, – и я не в Италии… Я в холодной, осенней Москве, на руинах собственной жизни, пью вино с чужим мужчиной, которому интересна, кажется, отнюдь не как женщина, а как диковинная зверушка, занятный объект исследования». Что у Егора к ней некий исследовательский интерес, она поняла сразу. Угадала безошибочным чутьем. Другая бы, наверное, приняла за чистую монету его внимание, подумала бы, что он очарован ею, влюблен, но только не она. Впрочем, такие правила игры ее как раз устраивали: она тоже заинтересована в нем только как в напарнике по опасному делу, и ничего личного, ничего…