Остров Чаек

Откуда-то сверху донесся звук – мелодичное шипение с перестуком. Наверное, угроза. А может, и приглашение.

Сжимая в одной руке цветок, другой ведя Арилоу, Хатин начала двигаться вперед. Под ногами шуршали белые камешки. Она остановилась у расколотого булыжника и вложила цветок в трещину, чей пламенеющий язык был единственным теплым пятнышком в окружающей белизне; даже Хатин с Арилоу покрылись вездесущим пеплом.

Как белая гора ответит? Все знали, что и Повелитель Облаков, и Копьеглав любят ее, но кого предпочитает сама Скорбелла, не знал уже никто. Примет ли она подарок благосклонно или с небрежением? Ибо цветок от Повелителя – знак того, что она властна над ним, а еще и символ ее супружеской верности…

– Владычица Скорбелла… – повинуясь порыву, заговорила Хатин, правда, на сей раз шепотом – из уважения. – Ты достойна многих даров, столь же ярких. Владыка Копьеглав, прознав, что ты носишь символ любви своего мужа, прожжет дыру в самом небе. Он лишен возможности лицезреть тебя, добрая госпожа, и единственным утешением для него может стать шанс одарить тебя еще лучше. Позволь пройти к нему, моя госпожа, и скажи, какое послание передать?

Снова послышалось тихое шипение, и под ноги Ха-тин по склону сползла, клубясь и шурша, тонкая взвесь белого гравия и пепла. Хатин нагнулась, дрожащими руками сгребла ее в платочек и тщательно завязала – как бы не просыпать подарок от владычицы Скорбеллы для владыки Копьеглава, особенно под взглядом самой госпожи.

* * *

Брендрилу казалось, что он в западне. Сперва пеплоход не мог поверить, что госпожа Скиталица, хотя и оказалась в отчаянном положении, действительно ступила во владения Скорбеллы. Должно быть, рисунок на камне – всего лишь несуразная ловушка, призванная заманить его на погибель. Брендрилу полагалось найти этот рисунок, но чем дольше он смотрел на него, тем крепче убеждался, что это вызов: госпожа Скиталица предлагала последовать за ней.

Что ж, он его примет и выполнит заказ, пусть даже придется пойти ко двору Скорбеллы.

Путь Брендрила пролегал через тихие равнины. Пеплоход шел, минуя густой туман, пока не увидел впереди два озера, а между ними – цветок с языком цвета пламени. Чем это госпожа Скиталица решила от него защищаться?

Пеплоходам не свойственно проходить мимо силы. Брендрил знал, что вулкан его не видит, и потому как можно тише прокрался к цветку и осторожно наклонился достать его из трещины в камне. И лишь тогда заметил он, что руки его больше не привычного синего цвета, а мертвенно-белого. Слишком поздно он сообразил, что покрыт белым пеплом. Его-то вулкан не видел, зато видел пепел. И прямо сейчас он видел призрачную фигуру человека, присыпанную мелкими хлопьями…

Брендрил побежал обратно, и вылетавшие во все стороны из-под его ног камешки, ударяясь, гремели как ружейные выстрелы.

Над головой Брендрила что-то зашипело, затрещало, раздался грохот и нарастающий рев. Сойти с пути гнева Скорбеллы пеплоход не успел. Он сгинул под лавиной камней; прошла крохотная вечность, и вот они снова замерли. Пепел медленно ложился наземь. Полуночно-синей фигуры нигде не было видно, и при дворе Скорбеллы и вновь наступила тишина.

* * *

На трудный спуск по склону Скорбеллы у Хатин с Арилоу ушло несколько часов. Все кругом скрывало облако, и приходилось напрягать слух, чтобы не оступиться. Когда вес Арилоу сделался совсем неподъемным, а боль в ногах – невыносимой, продолжать путь стало уже физически невозможно. Обессиленные, обе девочки упали на землю. Пеплоход, похоже, отстал от них на несколько миль.

Прийдя в себя, Хатин нашла укрытие в пещерке – огромном застывшем пузыре лавы, который уже наполовину обрушился. Она сгребала в кучу листья и жухлый дрок вокруг себя и сестры, чтобы хоть как-то сохранить тепло, и тут Арилоу дернулась, будто ее ударили. Взгляд девочки застыл на точке за спиной Хатин. Столь диким был страх, написанный у нее на лице, что Хатин невольно обернулась, но не увидела ничего – ничего, кроме вихрящейся дымки.

Арилоу широко раскрыла рот, и из ее горла вырвался ужасающий низкий гортанный звук, словно кто-то силой сдавил ее, как кузнечные мехи, пытаясь извлечь голос. Пауза, и снова у Арилоу открылся рот; сестра закричала – протяжно, неровно, страшно, срываясь на мычание и неотрывно глядя в туман.

Вновь Хатин вообразила, как Арилоу блуждает по земле в поисках бездумно оставленного тела. Должно быть, дух сестры бродит от дома к дому в Погожем, затем летит назад в деревню и видит, что хижин больше нет, а на их месте – пепелища. Находит следы, ведущие к пещере, идет по ним, а может, и ступает на Тропу Гонгов…

Крики Арилоу жгли, как раскаленная лава. Судорожно раскрытыми ладонями она принялась дико бить себя по лицу.

– Послушай, Арилоу, это я! – Хатин схватила сестру за руки и водила ими по собственному лицу, волосам, плечам, чтобы Арилоу могла узнать их, пусть даже не слыша ее голоса. – Я тут! Я с тобой! И ты со мной, все еще со мной!