Остров мертвых

В полумиле от дороги, пройдя сквозь маленький лес, самодостаточный в зеленом своем хаосе светотени и сваленных наудачу груд камней, вы неожиданно для себя спускаетесь с холма, находите тропу, перегороженную глухой чащобой, прорываетесь сквозь нее и затем обнаруживаете белую каменную стену. Если прокрасться, держась ближе к этой стене, и податься направо, то тогда и выйдешь на полянку, где порой так хорошо передохнуть, прежде чем двинуться дальше.

Там есть короткий резкий спуск, а внизу — площадка в форме яйца, около пятидесяти метров в длину и двадцати в ширину, и тупой конец этого яйца упирается в выбитое в скале углубление, с острого же конца находится неглубокая пещера, обычно пустая. В ней несколько наполовину врытых в землю камней почти кубической формы — кажется, что они брошены там наобум. Лозы дикого винограда ограждают со всех сторон это место, а в центре его возносится огромное древнее дерево, чьи ветви как зонтик прикрывают почти весь этот участок, держа его днем в тени. Вот почему его трудно заметить, даже находясь на полянке.

Но мы же заметили сатира, стоявшего посреди с задранным носом.

Я увидел, как рука Джорджа потянулась к ружью, стреляющему пилюлями со снотворным, — он прихватил его с собой. Я взял его за плечо, посмотрел ему в глаза, покачал головой. Он пожал плечами, кивнул и опустил руку.

Я вытащил из-за пояса пастушью дудку, которую попросил у Ясона. Жестом я велел остальным пригнуться и оставаться на месте. Я продвинулся вперед на несколько шагов и поднял к губам дудку.

Первые ее звуки были пробными. Давненько я не играл на дудках.

Он прянул ушами и оглянулся. Он сделал несколько быстрых движений в трех различных направлениях — как испуганная белка, не знающая, к какому дереву броситься.

А затем застыл, дрожа, когда я уловил старую мелодию и она поплыла в воздухе.

Я продолжал играть, вспоминая все эти рожки, свирели, дудки, мелодии, и все то горькое, и сладкое, и хмельное, что на самом деле я всегда знал.

Все это вновь вернулось ко мне, когда я стоял там, играя для этого мохноногого парнишки, — я вспомнил и расположение пальцев, и подачу воздушной струи, и эти мелкие переходы, и это удержание звука — все, о чем можно поведать только на дудке. Я не могу играть в городах, но внезапно я снова оказался самим собой, и я увидел лица среди листвы, и я услышал стук копыт.

Я двинулся вперед.

Как во сне, я увидел, что стою, прислонившись спиной к дереву, а вокруг — все они. Они переминались с копыта на копыто, неспособные хотя бы чуточку остановиться, и я играл для них, как часто делал это много лет назад, не зная даже, те ли они самые, кто слушал меня тогда, — хотя в общем-то мне было все равно. Они копытили вокруг меня. Они смеялись своими белыми-белыми зубами, и глаза их плясали, и они кружились, пыряя воздух своими рожками, высоко вскидывая свои козлиные ножки, наклоняясь далеко вперед, подпрыгивая и топоча землю.

Я закончил и опустил дудку.

Все они враз превратились в статуи, застыв на месте, уставившись на меня, и в диковатых темных их глазах не было человеческого разума.

Я снова медленно поднял дудку. На сей раз я исполнил самую последнюю из своих песен. Я так хорошо ее запомнил. Это была песня-плач — я исполнял ее в ту ночь, когда решил, что Карагиозис должен умереть.

Я уже понял, что Возвращенство обречено. Они не вернутся, они никогда не вернутся. Земля погибнет. Я спустился тогда в Сады и играл эту последнюю мелодию, которую мне подсказал ветер, а может, даже звезды. На следующий день большой блестящий корабль Карагиозиса разбился в бухте Пирея.

Они расселись на траве. Порой кто-нибудь тайком смахивал слезы. Собравшись вокруг меня, они слушали.

Не знаю, долго ли я играл. Закончив, я опустил дудку и тоже присел. Прошло какое-то время, затем один из них потянулся, тронул дудку и быстро отдернул руку. Он глянул на меня.

— Уходите, — сказал я, но они, казалось, не поняли.

Тогда я поднял дудку и снова сыграл несколько последних тактов.

Земля умирает, умирает. Скоро она умрет…

Все по домам, праздник окончен. Уже поздно, поздно, так поздно…

Самый большой из них покачал головой.

А теперь уходите, уходите, уходите. Оцените тишину. Жизнь уже сыграна, как нам и не снилось, — оцените тишину. Чего надеялись боги добиться, добиться? Ничего. Это была всего лишь игра. А теперь уходите, уходите, уходите. Уже поздно, поздно, так поздно.

Они все еще сидели, поэтому я встал, хлопнул в ладони, крикнул «Уходите!» и быстро пошел прочь.

Я собрал своих спутников и вывел их обратно на дорогу.