Остров мертвых

Когда утром я, находясь на вынужденном отдыхе, бродил по залитому солнцем побережью и прохладный ветер помогал мне прийти в себя (мне был предоставлен отпуск для восстановления сил после небольшой и аккуратно проведенной военной кампании в Азии, стоившей жизни моему младшему брату), я порой слышал крики чаек, хотя их самих нигде не было видно. И этот необъяснимый факт еще больше усугублял сравнение, делая его неизбежным: жизнь — это штука, которая мне напоминает пляж у Токийского залива. Все приходит и уходит. К берегу прибивает странные, уникальные предметы. И я — один из них. И вы тоже. Мы какое-то время проводим вместе на пляже, лежа бок о бок, а затем налетает вонючая, холодная волна и подхватывает нас мокрыми, дрожащими пальцами, — и вот уже недосчитываешься многих из нас. Загадочные крики птиц — это только одна, непознанная грань человеческого существования. Голоса богов? Быть может. Я вбил гвоздики по углам картины — картины сравнения, — и теперь она на стене, перед вами, но, прежде чем уйти из комнаты, я хочу объяснить, какие две причины побудили меня повесить ее на самом видном месте: во-первых, мне кажется, что вещи, смытые водой, по капризу какого-нибудь течения, могут быть снова выброшены на берег. Я никогда раньше не сталкивался с подобным явлением, но, вероятно, я ждал недостаточно долго. Во-вторых, кто-нибудь может подойти, подобрать находку и отнять ее у залива.

И к тому моменту, когда до меня дошло, что первое, о чем я вам сообщил, вполне могло случиться, меня потянуло блевать: я уже трое суток подряд пил по-черному и, кроме того, накурился до одури всяких разных экзотических травок. Потом я спустил с лестницы всех своих гостей. Бывает, что от озарений быстро трезвеешь: я понял, что второе — отнять вещи у залива — совершенно реально, потому что это случилось со мной самим, но мне никогда и в голову не приходило, что первое станет явью.

Итак, я проглотил таблетку, гарантирующую, что через три часа я снова стану нормальным человеком, посидел в сауне и наконец растянулся на широченной кровати, пока моя прислуга — роботы, автоматы и прочие — занимались уборкой. Затем я обмозговал все сначала. И я испугался.

Я — трус.

Честно говоря, я многого боюсь, и особенно — тех вещей, которыми практически не могу управлять; таких, например, как Большое Дерево.

Я приподнялся, опираясь на локоть, достал пакет с тумбочки и еще раз пересмотрел его содержимое.

Ошибки быть не могло: это послание адресовано лично мне, и никому другому.

Я получил заказное письмо, сунул его в карман куртки и вскрыл конверт на досуге.

И когда я увидел, что оно уже шестое по счету, меня опять затошнило, и я решил, что с этими штучками пора кончать.

Из конверта я вынул объемную фотографию, на которой была изображена Кэти, вся в белом, и по дате на карточке было видно, что снимок был сделан месяц назад.

Кэти была моей первой женой, и, наверное, единственной женщиной, которую я по-настоящему любил, но она умерла уже более пятисот лет тому назад. (Последние мои слова я со временем вам объясню.)

Я тщательно изучил фотокарточку. Таких ко мне пришло уже шесть штук за последние несколько месяцев. И на каждой — разные мои знакомые. Все они были мертвы. Умерли давным-давно.

Она, скалы и голубое небо. И больше ничего.

Кэти могли щелкнуть в любом месте, где есть скалы и голубое небо. Возможно, это была фальшивка, — на свете полным-полно умельцев, которые в состоянии подделать все что угодно.

Но кто стоял за всем этим? Кто знал достаточно много, чтобы послать фотокарточку именно мне, и почему? Записки в конверте не было, только снимок, такой же, как и все остальные, на которых были и мои друзья, и мои враги.

Вся эта история заставила меня вспомнить о пля же у Токийского залива, а заодно и об Апокалипсисе.

Я натянул на себя одеяло и прикорнул в свете искусственных сумерек, которые я включил в полдень. До сих пор мне было хорошо и спокойно, так спокойно все последние годы! И вдруг то, что давно превратилось в прах, увяло, съежилось и отодвинулось на задний план, снова встало перед глазами, и у меня защемило сердце.

Ах, если бы у меня имелась хоть малейшая возможность поверить, что я дрожащей рукой сжимаю подлинную фотографию!

Я отложил ее в сторону. Вскоре я задремал и уже не помню, какое видение, явившееся из дурдомов сна, заставило меня покрыться холодным потом. Да лучше и не вспоминать…