Пообедав, я встал и обошел вокруг замысловатое строение, которое было моим домом. Я приблизился к бару на Западной Террасе и расположился там, налив себе еще коньяку. В ожидании Лизы я раскурил вторую сигару. И тут она появилась в проеме арки, по привычке приняв позу фотомодели с рекламы новых духов. На ней было нечто шелковое, пенящееся, ниспадающее мягкими волнами и складками, и все это мерцало и переливалось десятками разных оттенков. На свидание она надела белые перчатки и бриллиантовое колье.
У Лизы были светло-пепельные волосы. Бледно-розовые губки она сложила бантиком, так что между верхней и нижней губой получился кружок, а головку склонила на одно плечо, томно прикрыв один глаз и скосив в сторону другой.
— Как хорошо встречаться под луной! — сказала она, и кружок между влажных губ неожиданно растянулся в широкую улыбку.
Я специально приурочил ее визит к тому времени, когда на западе должна была взойти вторая луна, белая, как снег.
Лизин голос напоминал мне заигранную пластинку, которую заело на «до» верхней октавы. Грампластинок больше не выпускают, и никто не помнит, как их заедает на одном месте, но я-то помню!
— Привет! — сказал я. — Что будешь пить?
— Скотч с содовой, — ответила она, как всегда. — Какой чудесный вечер!
Я посмотрел ей прямо в глаза (а они у нее были ярко-синие) и улыбнулся.
— Да, вечер действительно хорош! — ответил я, попутно делая заказ.
Через несколько секунд рюмка уже стояла перед ней.
— Ты сильно изменился, похудел.
— Да.
— Я уверена, что ты позвал меня неспроста.
— Возможно. А сколько ты уже здесь? Пять месяцев?
— Чуть-чуть больше.
— А контракт у тебя на год?
— На год.
Я вручил ей первый конверт и сказал:
— Вот это аннулирует контракт.
— Что ты имеешь в виду? — спросила она, и улыбка, застывшая у нее на губах, померкла и сползла совсем.
— Я всегда имею в виду то, что говорю, — ответил я.
— Ты хочешь сказать, что я уволена?
— К сожалению, да, — подтвердил я. — А здесь чек на такую же сумму, как и первый, — чтобы ты не чувствовала себя обиженной, — продолжил я, протягивая ей второй конверт.
— Объясни мне, что все это значит?
— Мне нужно уехать. И, может быть, надолго. Тебе нет никакого смысла болтаться здесь, пока меня не будет.
— Я тебя дождусь.
— Нет.
— Тогда я поеду с тобой.
— А если я погибну? Ты готова умереть вместе со мной?
В глубине души я надеялся, что она скажет «да». Но за долгие годы я неплохо изучил человеческую натуру: поэтому я заранее подготовил для Лизы Справку (форма, А»).
— На сей раз я подвергаюсь большому риску. Даже для такого мужика, как я, путешествие опасно, не говоря уж о тебе.
— А ты мне выдашь Справку? — спросила она.
— Да. Она при мне.
Лиза отхлебнула скотч из рюмки.
— Ну, ладно, — вздохнула она.
Я протянул ей Справку.
— Ты меня ненавидишь? — спросила она.
— Нет.
— Почему нет?
— А за что?
— Например за то, что я слабая, опасаюсь за свою жизнь.
— И я опасаюсь за твою жизнь, потому что ничего не могу гарантировать.
— Вот почему я и попросила у тебя Справку.
— Вот потому я и подготовил ее заранее.
— Ты думаешь, что знаешь все наперед?
— Нет.
— А что мы будем делать сегодня вечером? — спросила она, допивая скотч.
— Только ты считаешь, что я все знаю наперед.
— Если ты не знаешь, то я знаю. Вообще-то ты очень хорошо ко мне относился.
— Спасибо на добром слове.
— Я бы хотела удержать тебя…
— Я тебя сегодня испугал?
— Да.
— Здорово испугал?
— Здорово испугал.
Я допил коньяк, затянулся, выдохнул дым от сигары и уставился на оранжевую Флориду и белую луну под названием Биллиардный Шар.
— Сегодня, — сказала она, беря меня под руку, — ты такой добрый!
Конверты вскрывать Лиза не стала. Она потягивала скотч (вторую рюмку), наблюдая за Флоридой и Бильярдным Шаром, как и я.
— А когда ты отправляешься?
— Ранним утром, как взойдет заря.
— О, да ты поэт!
— Ничего подобного, я такой, какой я есть.
— А я что сказала?
— Я-то себя поэтом не считаю… А знаешь, я рад, что мы были вместе.
Допив вторую рюмку, Лиза поставила ее на стол.
— Здесь становится прохладно.
— Да, ты права.
— Пойдем лучше в дом.
— Ну, пойдем.
Мы встали. Я потушил сигару, и Лиза поцеловала меня. Я обнял ее за тонкую талию, примяв голубоватую, переливающуюся блестками ткань, и мы, выйдя из бара, направились к арке, прошли сквозь нее и двинулись дальше к дому, который вскоре собирались покинуть. На этом месте я позволю себе поставить многоточие.
Много лет подряд я мечтал занять в обществе то место, которое занимаю сейчас. Должно быть, огромное состояние, приобретенное мною за долгие годы, и превратило меня в того, кем я стал: иначе говоря, в параноика.
Нет! Это уже чересчур!