Остров мертвых

Я мог бы объяснить дурные предчувствия и волнение, которые меня охватывают каждый раз, когда я покидаю Свободный Дом, именно паранойей. Но, с другой стороны, о какой паранойе может идти речь, если на тебя постоянно охотятся? Это уже не мания преследования, а реальная действительность. Вот почему я устроил свою жизнь так, что даже если я останусь один-одинешенек на своей планете, то смогу отразить нападение любого человека или государства, захоти они расправиться со мной. Моя смерть им дорого обойдется: ради одного убийства им придется разворотить всю планету. А если уж меня загонят в угол, то на крайний случай у меня есть одно надежное средство — правда, я еще не испытывал его в полевых условиях!

Нет, причина моих треволнений лежит совсем в другом: это обычный, общечеловеческий страх смерти, боязнь небытия, испытанные мной неоднократно, и с каждым разом — все сильней. Хотя однажды я видел перед собой свет, происхождение которого я не в состоянии объяснить… Забудем про него. Из тех, кто родился в XX веке и умудрился дотянуть до XXXII, остался один я, да, может, еще несколько экземпляров секвойи. Не обладая пассивностью растительного мира, я со временем пришел вот к какой мысли: чем дольше живешь, тем больше тебя мучают угрызения совести.

Замечу попутно, что борьба за существование, которую я когда-то, в свете учения Дарвина, считал способом выживания простейших, вроде инфузорий, теперь грозит стать повальным бедствием. Сейчас борьба за существование — гораздо более тонкое искусство, чем было в пору моей юности. На сегодняшний день насчитывается около тысячи пятисот населенных миров, причем каждый обладает собственными способами убийства, и эти способы быстро находят применение в других сферах обитания, поскольку космические путешествия практически не занимают времени; кроме того, существует семнадцать обладающих разумом инопланетных рас, четыре из которых, как я считаю, находятся на несколько ступеней выше человеческого рода, семь-восемь так же глупы, как человеческая раса, а остальные — еще хуже, и у каждой разработаны свои способы убийства; изобретены многочисленные машины и хитроумные приспособления, вошедшие в повседневный обиход и получившие такое же распространение, как автомобили в те добрые старые времена, когда я был еще ребенком, и каждое из них — орудие убийства; новые болезни; новое оружие; новые яды и новые хищные животные, новые объекты ненависти; алчность, похоть и наркомания, — и у каждой — свой способ убийства; и много-много-много мест, где запросто можно умереть. Я досыта нагляделся на смерть на своем веку и много знаю, как человек, занимающий особое положение: больше меня могут знать только двадцать шесть разумных существ во всей Галактике.

Поэтому я боюсь, хотя сейчас в меня никто не стреляет, как стреляли когда-то, за две недели до того, как я был послан в Японию для поправки и восстановления сил. С тех пор протекло двенадцать столетий, но я как сейчас это помню. Такова жизнь.

* * *

Я нарочно вышел из дома в предрассветной ночной тиши, чтобы ни с кем не прощаться, — так, я решил, будет лучше. Но, когда я запарковал машину и пошел через поле, я увидел какую-то темную фигуру у Операционного Центра и помахал ей рукой. Мне помахали в ответ. Тот, кто стоял у Центра, тоже не узнал меня в темноте.

Я дошел до стартовой площадки, где лежала на брюхе «Модель Т», поднялся на борт, включил двигатель и около получаса посвятил проверке контрольных систем. Потом спустился на землю для осмотра фазовых прожекторов и закурил сигарету.

На востоке желтел небосклон. Вдалеке, за черными горами, прогрохотал гром. Прямо над головой небо было покрыто тучами. В прорехах его рваного покрывала виднелись звезды, которые теперь напоминали не алюминиевые конфетти, а капельки росы.

— Авось пронесет на этот раз, — подумал я.

Где-то рядом запели птицы. Ко мне подошла серая кошка, потерлась о ноги и ушла в ту сторону, откуда доносился птичий щебет.

Ветер изменил свое направление: дуло с юга, из леса, который виднелся на краю лётного поля. Лес проснулся и ожил: потянуло утренней свежестью, травой и влажным мхом.

Горизонт начал розоветь, и горы, казалось, зябко ежились в рассветной дымке. Я последний раз затянулся, бросил окурок и затоптал его. Крупная птица с синим оперением подлетела ко мне и уселась на плечо. Я погладил ее по спинке и отпустил.

Я стал подниматься на борт корабля по трапу. Едва ступив на первую ступеньку, я споткнулся о болт, который торчал из боковой панели, и зашиб себе палец. Потеряв равновесие, я едва не полетел кувырком, но, к счастью, успел ухватиться за стойку и приземлился на одно колено. Стоя на четвереньках, я почувствовал, как мне в лицо тычется что-то мокрое. Это маленький бурый медвежонок лизнул меня в щеку. Я поскреб у него за ушком, погладил по голове и, встав на ноги, шлепнул его по заду. Он повернулся и направился к лесу.