Остров мертвых

Раздавив окурок, я запер румяно-красные ворота усадьбы и отправился в «Спектрум», так как внезапно почувствовал голод.

Переодевшись к обеду, я спустился в холл. Справа я заметил небольшой, приличный ресторанчик, но, к сожалению, опоздал на несколько минут: он уже закрывался. Поэтому я спросил у портье, где можно хорошо и вкусно поесть в такой поздний час.

— В ресторане «Бартолевы башни», у залива, — ответил мне, зевая, ночной портье.

Выслушав рекомендации, как лучше всего туда добраться, я вышел на улицу, по дороге приклеив большую рекламу о продаже курительных трубок. Забавно, правда? Слово «забавно» звучит здесь гораздо уместнее, чем «странно», но вспомним, что каждый из нас живет в тени Большого Дерева.

Итак, я двинулся дальше и, прибыв в нужное мне место, поручил запарковать аэросани человеку в униформе, который попадается на глаза всюду, где бы я ни появился. Он с улыбочкой распахивает передо мною двери (что я вполне мог бы сделать сам), подает ненужное мне полотенце, сует папку с документами, которые я не собираюсь изучать, — и при этом всегда, угодливо склонившись, держит согнутую в локте правую руку на уровне пояса. Он распрямляет ее, протягивая ладошку, только при звяканье монет или шелесте купюр, чтобы немедленно упрятать добычу в свои бездонные карманы. Человек в униформе следует за мной по пятам уже много столетий, но не форма выводит меня из себя: меня бесит деланная улыбочка на его лице, которое озаряется лишь при звоне презренного металла.

Верзила в униформе покрутился на стоянке и наконец засунул мою машину между двумя параллельными белыми полосами. Что поделаешь: все мы — туристы.

Когда-то чаевые давали только тем, кто выполнял поручения расторопно и четко, и мзда служила для поддержания малоимущих, стоявших на низшей ступени социальной лестницы. Такое положение вещей понималось как должное. Но в конце XX века, когда туризм стал массовым явлением, жители слаборазвитых стран поняли, что туристы — денежные мешки и, следовательно, их можно и нужно потрясти; это создало прецедент, в результате которого подобные представления распространились во всех странах, и даже в тех, откуда родом были сами туристы. Теперь перед туристами на каждом шагу, блюдя свою выгоду, возникают громилы в униформах и с улыбочкой подсовывают им то, что решительно не нужно. Их армия заполонила Вселенную. После мирной революции XX века каждый, кто выходит из дома, сразу же становится туристом, гражданином второго сорта, безо всякого зазрения совести эксплуатируемым легионами улыбающихся, пронырливых завоевателей в униформе.

В какой бы город я ни приехал, на меня набрасываются униформы: они стряхивают пылинки с моего костюма, подсовывают брошюры, сообщают последний прогноз погоды, молятся за мою душу, перебрасывают мостки через лужи, протирают ветровое стекло, держат зонтик над моей головой и в дождливые, и в солнечные дни, освещают мне путь в тумане ультрафиолетовыми (или инфракрасными?) фонариками, вынимают пух у меня из пупка, застегивают ширинку, начищают ботинки — и расплываются в улыбке, согнув в локте правую руку, прежде чем я успеваю выразить свой протест.

Ах, какой уютной стала бы наша Галактика, если бы вдруг все надели сверкающие, похрустывающие униформы! Тогда мы все улыбались бы друг другу!

Я поднялся на лифте на шестидесятый этаж, где находился ресторан «Бартолевы башни». Я зря не заказал столик заранее, по телефону. Заведение было набито до отказа. Я совсем позабыл, что на Дрисколле начинались праздники. Дежурная, встречающая посетителей, записала мое имя и велела подождать минут пятнадцать-двадцать. Чтобы убить время, я отправился в один из баров на том же этаже.

Потягивая пиво, я глазел по сторонам, и, бросив взгляд через проход, тонущий во мраке, в баре напротив я увидел человека с круглой физиономией, которая показалась мне знакомой. Вытащив из кармана специальные окуляры, работавшие, как подзорная труба, я принялся изучать его лицо, теперь уже в профиль.

Форма носа и ушей осталась прежней, а волосы были перекрашены. Кожа посмуглела, но тон легко можно было подделать.

Я встал и пошел к выходу, но меня задержал официант, заявивший, что не положено выносить спиртные напитки из бара. Услышав, что я собираюсь перейти в бар напротив, через проход, он, улыбаясь и согнув в локте правую руку, услужливо предложил мне перенести бокал на другой столик. Я быстро сосчитал, что заказать новую порцию будет дешевле, и оставил бутылку ему, предложив выпить за мое здоровье.

Посетитель сидел в одиночестве. Перед ним стояла маленькая рюмочка с красным напитком. Я сложил окуляры, убрал их подальше и, приблизившись к столику, визгливым фальцетом произнес:

— Разрешите присоединиться к вам, мистер Бейнер?

Он вздрогнул от неожиданности, и толстые слои жира колыхнулись у него под пиджаком. Бейнер уставился на меня круглыми птичьими глазками и моргнул, будто щелкнул затвором фотоаппарата. Я понял, что в голове у него уже закрутились колеса, набирая обороты, точно дьявол нажимал на педали гоночного велосипеда.