— Послушай, — сказал я ему. — Я не слежу за тем, что делают мои деньги, если уж я их поместил, куда следует. Они мои, и я могу получить их в любой момент, когда захочу. Я доверяю разным людям вкладывать определенные суммы в различные предприятия. И если я приобрел капитал на горных разработках системы Вега, то только потому, что поручил заниматься моими делами одному умному человеку. Я не пасу свои денежки сам, как ты. Я нанимаю людей.
— Ну, ладно, Фрэнк, — миролюбиво произнес он. — Будет тебе. Итак, ты появился инкогнито на Дрисколле и хочешь перейти мне дорогу накануне заключения большой сделки. Кого ты подкупил из моего окружения?
— Честное слово, никого.
Казалось, он обиделся.
— Обещаю тебе, что и пальцем его не трону. Просто переведу куда-нибудь подальше, чтобы не пакостил.
— Я здесь по личному делу, — пояснил я. — И налетел на тебя по чистой случайности.
— Ну, все тебе заграбастать не удастся, как ни хитри, — возразил он.
— Я даже и пытаться не буду. Клянусь.
— Дело было уже на мази, и вдруг все летит к чертовой матери! — Он с силой стукнул кулаком по столу.
— Между прочим, я даже не видел конечного продукта, — заявил я.
Он вскочил, выбежал из комнаты и тотчас вернулся, протягивая мне курительную трубку.
— Чудная трубочка, — одобрил я.
— Пять тысяч, — шепнул он. — Дешевка.
— Я вообще-то не курю трубку.
— Тебе — десять процентов с оборота, и больше ни гроша не дам. Я сам — глава фирмы, и издеваться над собой не позволю.
И тут я взбесился. Этот сукин сын ни о чем другом, кроме денег, думать не мог, если не считать жратвы и питья. По глупости своей он решил, что меня заботят те же проблемы, что и его, потому что листва на Большом Дереве шелестела: «Сэндоу».
Я сцепился с ним:
— Треть — моя. Иначе я открою собственное дело.
— Треть?
Он подпрыгнул и завизжал, как будто его режут. Слава Богу, в кабинете была звукоизоляция, а подслушивающие устройства были обезврежены. Давненько я не слышал таких крепких, забористых ругательств в свой адрес. Красный как рак, Бейнер бегал взад-вперед по комнате, а перед ним сидел такой алчный, такой жадный, такой наглый я и, пока тот разражался гневными тирадами в мой адрес, думал только о курительных трубках.
Память у меня отличная: я храню в ней кучу разнообразной информации. Давным-давно, в пору моей юности, лучшими трубками считались пенковые или сделанные из верескового корня. Глиняные трубки быстро нагреваются, а деревянные трескаются и выгорают. Трубки из ствола кукурузного початка просто опасны. В конце XX века курение трубок снова вошло в моду, по всей вероятности, благодаря поколению, которому осточертели бесконечные разглагольствования сотрудников Медицинского Центра о вреде табака и угрозе легочных заболеваний.
На рубеже веков запасы морской пенки и верескового корня были практически исчерпаны. Морская пенка, или сепиолит (он же — гидросиликат магния), — это залегающая пластами осадочная порода, частично состоящая из ракушек, уплотнившихся за многие века, и теперь залежи ее пришли к концу. Вересковые трубки делают из корня белого вереска, иначе Erica Arborea, который растет только в степях вдоль побережья Средиземного моря. Корень должен пролежать не менее ста лет, прежде чем он станет пригоден для употребления.
Заросли вереска подвергались варварскому и бессмысленному уничтожению, и никому в голову не влетела мысль о необходимости рекультивации посадок. Теперь большинству курильщиков приходится довольствоваться трубками, сделанными из материала, называемого пиролитический карбонадо, но коллекционеры еще помнят о пенковых и вересковых трубках и бережно хранят уникальные образцы в своих собраниях. Небольшие месторождения сепиолита были обнаружены на некоторых планетах, и они в одночасье принесли огромное богатство их первооткрывателям. Но нигде, кроме Земли, не было найдено плантаций Erica Arborea или чего-либо подобного. В наши дни курение трубок приобрело повальный характер, и только мы с Дюбуа остались консерваторами. Превосходный экземпляр, который показал мне Бейнер, был вырезан из верескового корня с огненными вкраплениями.
Можно было делать выводы…
— Пятнадцать процентов! — вопил Бейнер. — Иначе я разорюсь!
— Чушь собачья! Да каждая твоя трубочка в десять раз дороже, чем такой же кусок платины!
— Восемнадцать процентов! Ты и так режешь меня без ножа!
— Тридцать!
— Не зарывайся, Фрэнк! Будь благоразумнее!
— Тогда хватит вешать мне лапшу на уши.
— Ну, черт с тобой, двадцать процентов. С тебя — пять миллионов, — вступительный взнос.
Я рассмеялся.
Из чистого упрямства я еще битый час торговался с ним из-за первичного взноса, и сам себя не узнавал. По совести говоря, я вошел в азарт. Я отвоевал долю в двадцать пять с половиной процентов за начальный пай в четыре миллиона, которые легко можно было затребовать, позвонив по телефону моему агенту Малисти, чтобы тот открыл финансирование. Мне было жаль будить его.