Остров мертвых

…Я нашел ее в горах рано утром, вдалеке от человеческого жилья. Губы у нее посинели от холода, пальцы были обморожены. На ней был только трикотажный акробатический костюм в тигровую полоску.

Она лежала, свернувшись в комочек, под колючим кустом. Я завернул ее в свою куртку и понес к машине, а геологический рюкзак с образцами породы и инструменты бросил под скалой, да так никогда и не нашел их. Она была без сознания, и мне показалось, что она, бредя, несколько раз прошептала: «Ноэль». Она была вся в синяках, царапинах и ушибах. Я отвез ее в больницу, где с ней провозились всю ночь. На следующее утро я пошел проведать ее и узнал, что она отказывается назвать свое имя. Денег у нее тоже не было. Я заплатил за нее по счету и спросил, что она собирается делать дальше, но вразумительного ответа не получил. Я предложил ей переехать ко мне, в небольшой домик, который я тогда снимал, и она согласилась.

Первую неделю атмосфера в доме была невыносимо тягостной. Она ни разу не сделала попыток заговорить со мной и еле-еле отвечала на вопросы. Она готовила для меня еду, мыла посуду и мела пол, а все свободное время проводила, запершись у себя в комнате. Однажды я вытащил старую мандолину и стал подбирать на ней мелодии. Услышав звуки музыки, она вышла в гостиную и села слушать меня. Я играл несколько часов подряд, — гораздо дольше, чем хотелось мне, — только для того, чтобы удержать ее подле себя. Мандолина — единственное, что нашло в ней живой отклик. Когда я отложил инструмент, она попросила у меня разрешения поиграть, и я, согласившись, кивнул. Она пересекла комнату, взяла мандолину и, склонившись над ней, начала перебирать струны. Виртуозом ее никак нельзя было назвать, — даже я играл лучше. Я послушал ее, принес ей чашку кофе и пожелал спокойной ночи. С этого момента с ней произошла перемена: наутро она стала совсем другим человеком. Она расчесала и пригладила свои спутанные черные волосы. Синяки под глазами почти исчезли. Она оживленно общалась со мной за завтраком, болтая о погоде, о последних новостях, о моей коллекции минералов, о древностях, об экзотических рыбах, — обо всем на свете, кроме себя самой.

После этого я стал выводить ее в свет: я таскал ее ио ресторанам, по театрам, на пляж, — повсюду, кроме гор. Так прошло четыре месяца. И однажды я понял, что влюблен в нее. Конечно, я ничего не сказал ей, но, должно быть, она и сама догадалась, что со мной происходит. Но, черт возьми, я же ничего о ней не знал! Неизвестность смущала меня. У нее мог оказаться муж и шестеро детей! Один раз она попросила свести ее куда-нибудь потанцевать. Мы пошли в одно место, где танцевали на открытой террасе под звездами до четырех часов утра, пока заведение не закрылось. На следующее утро, встав после полудня, я обнаружил, что ее нет. На кухонном столе лежала записка:

«Большое спасибо. Не ищи меня, пожалуйста.

Мне пора возвращаться. Я тебя люблю».

Подписи, конечно, не было. Вот и все, что мне известно о девушке без имени.

…Мне было лет пятнадцать, когда я косил лужайку на заднем дворе. Под деревом я нашел птенчика, выпавшего из гнезда. Наверное, это был скворец. Обе ножки у него были сломаны. Я скорее догадался об его увечье, потому что они торчали под разными углами из его тельца, а сам он сидел на земле, задрав хвостик. Когда я подошел поближе и встал перед ним, он откинул голову назад и раскрыл клюв. Я нагнулся и увидел, что по нему ползают муравьи. Я подобрал птенца и стряхнул с него насекомых. Нужно было его куда-то положить. Я поместил его в небольшую корзинку, дно которой я выстелил травой. Я поставил корзинку на столик на открытой террасе, под кленами. Несколько раз я пытался накормить птенца молоком из пипетки, но он давился моим угощением. Я снова пошел косить траву. Вечером того же дня я решил навестить своего питомца и на траве рядом с ним увидел пять-шесть больших черных жуков, которых я с отвращением выбросил вон. На следующее утро я снова пришел покормить птенца молоком и на подстилке обнаружил новых жуков: на сей раз их было еще больше. Пришлось опять почистить корзинку. Немного позже я заметил крупную темную птицу, которая сидела на краю корзинки. Она спорхнула внутрь, к своему птенцу, и улетела мгновение спустя. Продолжая наблюдать за скворцами, я сосчитал, что мать трижды возвращалась с добычей. Она улетала на охоту, ловила насекомых и приносила их в клюве птенцу, пытаясь его накормить. Так как есть он уже не мог, мать оставляла жуков рядом с ним.

Той ночью кошка съела птенца.

Когда на следующее утро я пришел с пипеткой, то нашел лишь несколько перышек да следы крови на травяной подстилке, рядом с дохлыми жуками.