Свитки воспоминаний не только дают работу мысли и чувствам, — они вызывают боль, ставя вечные вопросы: кто? как? почему? Сон, проводник памяти, помогает мне сохранить рассудок, — и больше я ничего не хочу знать. Честное слово. Не считайте меня бессердечным, жестоким человеком, если я просыпаюсь с мыслями о завтрашнем дне, а не о вчерашнем.
Следующие пятьдесят-шестьдесят миль дались мне с большим трудом. Рельеф становился все круче, почва сделалась сухой и каменистой. Листва на деревьях была твердая, как жестянка, с острыми, зазубренными краями. И флора, и фауна здесь были совсем иные. Они напоминали мне жалкую пародию на то, чем я по праву гордился. Мои полночные певуны вместо трелей издавали хриплые каркающие звуки, все насекомые больно жалили, а от цветов шел смрадный дух. Вместо стройных, высоких деревьев шла скособоченная, скрюченная поросль. Некогда грациозные, как газели, левожирафы были похожи на калек. Мелкая живность, попадавшаяся мне навстречу, разбегалась, злобно скалясь и фырча. Более крупных животных приходилось усмирять взглядом.
Чем выше я поднимался, тем больше мне закладывало уши. Я настойчиво пробирался вперед, несмотря на густой туман, и за день преодолел около двадцати пяти миль. По моим представлениям, идти оставалось еще дня два, может, чуточку меньше.
Ночью меня разбудил оглушительный взрыв. Ничего подобного я никогда не слышал. Я сразу вскочил и стал оглядываться. Эхо многократно повторило грохот. Или звенело у меня в ушах? Сидя под старым, раскидистым деревом, я крепко сжимал в руке пистолет.
Сквозь плотную завесу тумана на северо-западе мелькали всполохи. Горизонт был залит оранжевым светом. Свечение начало расплываться в небе.
Второй взрыв был послабее первого, третий и четвертый были еще менее интенсивными. Но начались новые неприятности.
Земля под ногами задрожала. Я стоял, не двигаясь с места, в ожидании, что будет дальше. Толчки становились все чаще и чаще.
Полыхало уже полнеба, — судя по зареву, планета была объята пламенем.
Мне ничего другого не оставалось, как засунуть пистолет обратно в кобуру, сесть, прислонившись к дереву, и закурить сигарету. То, что вытворял Грин-Грин, не лезло ни в какие ворота. Он был дьявольски уверен в том, что его выкрутасы произведут на меня огромное впечатление. Странно: ведь он должен был знать, что я — не из слабонервных. Землетрясения не были характерны для той местности, где я находился. Значит, пейанин был единственной причиной разгулявшейся стихии. Но зачем? Хотел ли он сказать мне: «Посмотри, как я разрушаю твою планету, Сэндоу. Что ты собираешься делать?» Или он демонстрировал передо мной свою сверхъестественную силу, в надежде, что Белион способен испугать меня? С минуту я поколебался в раздумьях, не поискать ли мне ближайший энергетический источник и не устроить ли над всей территорией невиданную, мощнейшую электрическую бурю, — пусть он полюбуется, какой я впечатлительный. Но я быстро оставил эту идею: мне не хотелось сражаться с ним на расстоянии. Я должен был встретиться с ним лицом к лицу и высказать ему все, что я о нем думаю. Я хотел предстать перед ним лично. Пусть он взглянет мне в глаза и ответит на один вопрос: почему он такой дремучий идиот? Почему то, что я — homo sap[110]
, вызывает у него бешеную ненависть, рада которой он пустился во все тяжкие? Он определенно был в курсе моего прибытия на Иллирию и тайно всюду стоял за моей спиной, — иначе блуждающий огонь не привел бы меня к Данго. Дальше я сделал вот что.Закрыв глаза, я наклонил голову и сконцентрировался. Я попытался представить его себе: где-то недалеко от Острова мертвых мстительный пейанин со злорадной ухмылкой наблюдает за извержением вулкана: клокочут и бурлят потоки лавы, застилая небо, сыплется черный горячий пепел, змеями ползут извивающиеся струи серы… И, собрав в комок всю мою жгучую ненависть к нему, я напрягся и с усилием передал ему следующую мысль:
— Ну, погоди, Грин-Грин. Ну, погоди, Грин-Грин-тарл. Дождешься ты у меня. Я буду у тебя через несколько дней. Ждать осталось недолго. Я иду к тебе.
Ответа не было, да я на него и не рассчитывал.
Следующим утром передвигаться стало намного труднее. Запорашивая глаза, сквозь туманную мглу валила черная сажа, как густой снегопад. Земля подрагивала под ногами от мелких толчков, редкие животные, попадавшиеся мне навстречу, в панике разбегались, не обращая на меня ни малейшего внимания. Я отвечал им взаимным пренебрежением.
С севера небо пламенело. Не обладай я безошибочным чутьем, помогавшим мне ориентироваться на собственной планете, я мог бы подумать, что иду на восток, где уже теплилась заря. Но меня, матерого волка, было не провести.