Остров мертвых

Я нанял ее через агентство на планете Маэль. В пору моей юности считалось большой удачей взять на службу умную, красивую девушку со знанием стенографии и машинописи. Когда мы познакомились, на рынке рабочей силы предложение намного превышало спрос, академическое образование обесценилось, а требования к правильной и своевременной обработке лавины деловых бумаг повысились. Я принял ее по совету компаньонов моей фирмы, узнав, что она — обладательница диплома, полученного на Высших Курсах Секретарей при одном маэльском институте. Боже мой! Даже вспоминать страшно, что творилось у меня в первый год ее службы. Все валилось у нее из рук. То у нее ломалась моя персоналка, то она по полгода забывала отдать мне срочную корреспонденцию. Я не пожалел затрат и отремонтировал для нее пишущую машинку XX века. Я обучил ее машинописи и стенографии, и вскоре она стала не хуже старых выпускниц колледжа со званием «референт-делопроизводитель». Деловая жизнь вернулась в нормальное русло. Из всего моего окружения только она одна умела разгадывать ребусы: оставляя записки, мы часто сочиняли их друг для друга, чтобы другим ничего не было понятно, и это нас объединяло. Она была как яркий огонек, а я — большое влажное покрывало. В первые месяцы ее работы я не раз доводил ее до слез. Но вскоре она стала незаменимым помощником, и я понял, что не могу без нее обходиться не только потому, что она — хороший секретарь. Мы поженились и шесть лет были счастливы, вернее, шесть с половиной. Она погибла при пожаре на пристани в Майами, куда отправилась, чтобы встретить меня и отвезти на конференцию. Она родила мне двух сыновей, и один из них еще жив. С тех пор пожары преследуют меня всю жизнь. Вода же всегда была моим верным другом.

Несмотря на то, что я тяготею к воде больше, чем к огню, миры, мною созданные, суть порождение обеих стихий. Мои планеты Кокитус, Новая Индиана, Святой Мартин, Бунинград, Милосердие и Иллирия прошли процессы горения, затопления, испарения и охлаждения. Сейчас я шел лесом по планете, которую задумал как парк или курорт. Я шагал по Иллирии бок о бок со своим недавним врагом, купившим ее, и с грустью взирал на опустошенные заказники, куда больше не ступит нога человека; не будет здесь больше туристов, отдыхающих, отпускников — счастливчиков, до сих пор обожающих дикую природу: деревья, горы, озера. Путешественников теперь сюда не заманишь: деревья превратились в скрюченных калек, озера — в грязные отстойники, земля вздыбилась, и жаркие потоки лавы — ее кровь — изливаются из огнедышащей горы, которая маячит впереди; огонь, как всегда, ждет не дождется меня. На плечи давили низко нависающие облака, и их матовая белизна резко контрастировала с моей облаченной в черное фигурой, а между нами в воздухе, как бесконечное напоминание о смерти, вились, оседая на меня, сажа и копоть, посылаемые огнем.

Кэти понравилось бы на Иллирии, попади она сюда по своей воле и в другое время. Мысль о том, что она здесь, во власти Шендона, глодала меня. Я чертыхнулся и тем самым подвел итог своим рассуждениям об алхимии.

* * *

Мы шли не более часа, но Грин-Грин начал жаловаться на общую усталость и боль в плече. Я популярно объяснил ему, что он может рассчитывать на мое сочувствие лишь пока идет вперед, не останавливаясь. Должно быть, мой ответ его осадил, — по крайней мере, ныть он перестал. Еще час спустя я позволил ему передохнуть, а сам полез на дерево, чтобы сверху осмотреть окрестности. Остров был уже близко: предстоял еще один спуск, каких мы уже немало преодолели.

С момента моего приземления погода была отвратительная; сейчас заметно потеплело. Меня обдувал теплый ветерок, и, пока я взбирался по ветвям все выше и выше, мягкая кора крошилась у меня под руками. С листьев, которые я задевал, сыпались хлопья сажи и пепла, создавая вокруг меня облако пыли. Глаза у меня покраснели и стали слезиться, — я несколько раз чихнул.

Поверх развесистых крон мне удалось разглядеть самую высокую точку острова. Чуть левее, позади него, из воды выпирал неизвестный мне конический силуэт вулкана, из жерла которого валил удушливый дым. Я опять чертыхнулся и стал спускаться вниз.

До Ахерона ходу оставалось не менее двух часов.

На маслянистой поверхности озера отражались огненные блики. Лава и горячие обломки магматических пород с шипением уходили под воду. Я чувствовал себя потным, грязным, распаренным. Мне стало совсем худо, когда я увидел то, что осталось от моего творения.

С мелкой пенистой волной на берег выносило нечистоты, оставлявшие грязную кромку на песке. Вода помутнела от всякой дряни, устремлявшейся к суше. Отмель была усеяна дохлыми рыбами, валявшимися кверху брюхом, и от них шла непереносимая вонь, как от тухлых яиц. Я, с сигаретой в зубах, присел на береговую скалу, наблюдая за обстановкой.