Острова, затерянные во льдах

На протяжении трех лет льды преграждали «Якутску» подступы к проливу. Дважды судно возвращалось на зимовку. Во время третьей попытки оно было раздавлено льдами и затонуло. Претерпев невероятные лишения, большинство членов отряда, которым тогда командовал лейтенант Харитон Лаптев, сумело добраться берегом до зимовья и спастись. Тогда-то и родился план обследовать северную часть материка на собачьих упряжках, что в дальнейшем было выполнено штурманом отряда Семеном Челюскиным.

Этот поход стоил жизни немалому количеству солдат, первому командиру отряда лейтенанту Василию Прончищеву, его жене, отважной Марии Прончищевой. На всю работу по описанию берегов от устья Лены до реки Пясины, что на западном побережье Таймырского полуострова, ушло немало лет. Когда Челюскин устанавливал на мысу (названном спустя столетие его именем) памятный столб, шел седьмой год с того момента, как, расцвеченное яркими флагами, судно их вышло из Якутска…

Небольшие пароходы Норденшельда «Вега» и «Лена» вошли в пролив, где в будущем предстояло ломать винты мощнейшим ледоколам мира, без единой задержки.

Будто подчиняясь всеобщему желанию, едва суда встали на траверзе мыса, туман начал рассеиваться и совсем пропал. И тогда все увидели пустынный, без признаков человеческого присутствия, голый берег, а на самом краю заветного каменистого мыса — огромного белого медведя, который в нетерпении прохаживался взад-вперед, словно давно поджидал здесь путешественников…

Представив себе эту картину, я подумал, что, довелись сейчас случиться такому, из кают на палубу выбежали бы все пассажиры, да и моряки, наверное, решили бы теплоход остановить, чтобы полюбоваться на такое диво. Но людям Норденшельда видеть белых медведей было не впервой.

Зверь временами поднимал голову и принюхивался, словно стараясь распознать по запахам, чего можно ожидать от пришельцев. Возликовав, команда устремилась к пушкам. «Мы достигли великой цели, к которой стремились в продолжение столетий, — записал в дневнике Норденшельд. — Впервые судно стояло на якоре у самой северной оконечности Старого Света». Раскатисто грянул залп салюта, и белый медведь сломя голову пустился бежать от грохочущих пароходов. Только и видели его озадаченные путешественники, которые, судя по записям в дневнике, никак не ожидали этого бегства.

Корденшельд, сделав несколько экскурсий на берег, не найдя тут следов пребывания людей, поторопился проследовать дальше, надеясь, что, может, в тот же год удастся обогнуть и самый восточный мыс материка, мыс Дежнева…

Вглядываясь в приближающийся берег, я позавидовал, что мне не довелось плыть на судах вместе с первооткрывателями. Челюскин в трех днях пути от мыса встретил сразу четырех белых медведей. Вместе с одним солдатом он наехал на их след и, проехав восемнадцать верст по следу, настиг зверей… Руал Амундсен, зимовавший неподалеку от мыса Челюскин на шхуне «Мод», не раз встречал на протяжении этой зимовки белых медведей, охотился на них.

Мне, подъезжавшему к мысу несколько десятилетий спустя, надеяться на встречу с белыми медведями было трудно. Полярником я был начинающим, успел всего лишь раз отзимовать на полярной станции «Мыс Желания», но и этого оказалось достаточно, чтобы понять, как изменилась Арктика, как оскудел ее животный мир со времен первопроходцев. И от сознания этого было немножко грустно. Согласитесь, не так уж приятно знать, что тебя никогда не встретит на мысу белый медведь. Но суровость пейзажа, пустынность берегов все же заставляли надеяться, что не сразу, не в первый год, но все-таки повезет… Глядишь, и я встречу здесь белого медведя, будет и мне что записать в своих дневниках…

Мыс Челюскин показался внезапно. Вначале на сером фоне неба прорезались штыри антенн, затем стали различимы дома. По полярным меркам, поселок был не маленьким, хотя, конечно, впервые увидевшему его скорее бы подумалось о страшной затерянности и удаленности живущих здесь людей от остального мира.

Одноэтажные, широкие и длинные, как баржи, стояли на берегу дома. Небольшое озеро делило поселок надвое. Озеро отделялось от моря узкой полосой берега и, по всей вероятности, заливалось волнами в шторм. Отдельно, особняком, отступив в глубину тундры, возвышался на мысу открытый всем ветрам бревенчатый двухподъездный, двухэтажный дом. Он выделялся, приковывая сразу же внимание, и главенствовал надо всем, как башня в старинной крепости. Это, несомненно, был самый высокий для такой широты дом. Я подумал, что надо бы непременно попытаться в нем пожить. Ведь это почти такая же достопримечательность мыса Челюскин, какой некогда был двухметровый гурий, сложенный на мысу из каменных плит Отто Свердрупом в честь Норденшельда. Я не предполагал тогда, что именно в этом доме, самом высоком на мысу, мне и предстояло жить. (В одной из квартир на втором этаже уже была приготовлена чистая постель с теплым одеялом.) И жить так долго, что дом этот мне успеет не раз надоесть, хотя потом жизнь в нем я буду всегда с удовольствием вспоминать.