Острова, затерянные во льдах

На станции имелась хорошая библиотека, крутили регулярно кино, приходила почта не реже чем раз в месяц. Можно было и самому отправлять письма. Я сразу же был вовлечен в общественную работу, которой всегда нагружали новичков. Стал оформлять стенгазету, читать по местному радио бюллетени, снимать для доски Почета лучших передовиков. Время полетело так, что я не заметил, как скрылось за горизонтом солнце, выходившее проститься последний раз, и наступила полярная ночь.

По сравнению с жизнью на моей первой полярной станции на мысе Желания здешняя жизнь во всех отношениях была нетрудной. На Новой Земле ветры, казалось, буйствовали постоянно. На ветер скоростью десять метров в секунду там даже и внимания не обращали. Такой ветер считался нормой. Но там не были редкостью и ураганы, когда ветер мчался со скоростью более тридцати метров в секунду. На такой ветер можно было облокачиваться, как на забор, и он мог вас держать. Отправляясь на работу, я нередко, одолев положенный километр, приходил измотанный и задыхающийся, так как вынужден был пробиваться сквозь встречный поток воздуха и боком, и пятясь, и карабкаясь едва ли не на четвереньках. Мало радости доставляло и возвращение к дому по такому ветру, когда приходилось мчаться с сумасшедшей скоростью прыжками, стараясь не споткнуться среди камней.

Из-за ветров, которые постоянно выдували тепло из помещений, приходилось бесконечно топить печи, и это совершенно меня выматывало. В иные дни я мог бы посоревноваться с заправским кочегаром, часами забрасывая лопатой уголек, шуруя его кочергой, выгребая кучи шлака… На всю жизнь запомнился мне жуткий вой новоземельских ветров. В доме порой казалось, что за стеной звучат настоящие хоралы, в многоголосье которых можно было различить и почти органные звуки басов, и тонкоголосые завывания. При этом дом обычно сотрясало, как будто какой-то великан пытался отодрать его от земли, и вечно дребезжала заслонка в печи, которую никак нельзя было унять.

На мысе Челюскин ветры не были столь частыми гостями, хотя и достигали, бывало, ураганной силы. Но в большом коллективе штормы, пурги и туманы, оказалось, меньше осложняют жизнь. В домах было тепло, светло. Печи топить здесь труда не составляло. В каждой квартире жило немало крепких парней, и всем хотелось, чтобы в доме было жарко, как на пляже. Пошуровать кочергой никогда и никому было не лень, и подежурить по дому, когда выпадал такой день, было каждому в охотку.

Я не удивился, когда, поживя здесь, узнал, что среди полярников немало старожилов, проработавших на станции по десять лет и дольше. Они предпочитали после отпуска возвращаться только сюда, считая, что лучше этой полярной станции нет во всей Арктике. Возможно, со временем так же стал бы считать и я, не пожелай я в дальнейшем познакомиться поближе с белыми медведями да птичьими базарами. О далеких островах, где еще можно было их увидеть, нередко рассказывали в продымленной курилке бывалые полярники. И со временем я стал запоминать названия этих мест в их рассказах, но в начале своей жизни на станции больше вникал в то, что имело непосредственное отношение к мысу Челюскин.

Конечно, первым делом я попытался выяснить, есть ли здесь шанс встретиться с белым медведем. Как я и ожидал, не каждый старожил мог похвастать встречей с ним. Не могли сразу припомнить, когда в последний раз по местному радио объявляли предупреждение, что по станции ходит медведь, вспоминали только, что уже давно не видели здесь медведей. Вопреки предостережениям не выходить, все выскочили из домов — но медведя так никому и не посчастливилось увидеть.

Зато тут не забывали рассказать, как однажды медведь напал на человека. Этот рассказ мне довелось услышать из уст свидетеля, и достоверность его несомненна. Погиб повар, шедший с товарищем из бани. Увидев медведя, он бросился бежать, и это, должно быть, решило дело. Медведь, до тех пор шедший стороной и лишь посматривавший на людей, тут не утерпел и погнался за поваром. Интересно, что почти такая же история произошла и с Амундсеном, когда он зимовал на «Мод» неподалеку от мыса Челюскин. Он побежал от встретившейся ему медведицы. Та. вначале поднявшись от неожиданности на дыбы, тотчас же погналась за человеком, и Амундсен погиб бы так же, как и этот повар, если бы на счастье Амундсена вблизи не оказались с ружьями товарищи. Он был лишь только ранен. Потом он сделал об этом запись в дневнике, высказав мысль, что убежать от медведя, даже если за плечами у тебя в этот момент вырастут крылья, невозможно. И повар, убегавший от медведя, по всей вероятности, не предполагал, что только раззадоривает зверя: когда он упал, медведь постоял рядом, понюхал его и ушел. Но удар лапой по голове для человека оказался смертельным.