Острова, затерянные во льдах

Оказалось, что на исходе газ. Не зная, сколько мы здесь еще пробудем, решили экономить его, привернули горелки. Ветер тут же выдул тепло из палатки, и мы забрались в спальные мешки. Так лежали мы несколько часов, ощущая непривычность безделья, ловя себя на мысли, что в шуме пурги постоянно отыскиваем звуки, похожие на лай нетерпеливо несущихся собак.

И вдруг по пологу забарабанили человеческие руки. Послышался знакомый голос:

— Открывай! Умерли вы, что ль? — Это приехал за нами каюр. Он положился на собак, и они не подвели его, вывели к палатке. Он радовался, что нас разыскал, мы радовались ему. И словно для того, чтобы усилить общую радость, из воды показалась нерпа. Каюр так и присел от удивления.

— Стреляй, Юрка, стреляй! — запричитал он шепотом, весь изменившись в лице, будто готовый вцепиться в нерпу сам. Гидролога тоже невозможно стало узнать. Весь олицетворение охотничьего азарта, он уже нажимал на курок. Нерпа в этот миг зажмурила глаза и глубоко вздохнула, так и не успев надышаться…

Каюр радовался как ребенок, гидролог собирал ящики с пробами, будто ничего и не произошло. Нерпа — зверь промысловый. В морях Арктики ее немало. Когда-то я и сам посиживал у кромки с ружьем, мечтая подстрелить нерпу и принести на станцию столь солидный для охотника трофей. Но там охота была рискованна и зверь был хитер и осторожен, на выстрел не особенно подпускал. Здесь же сам приплывал к тебе в дом. Разве это охота?!

— Ладно, — сказал мне на это гидролог. — Собаки и впрямь выручили нас. Заслужили они сегодня такой подарок. А нерпы — разве их мало в проливе! Не одна же жила тут. Еще придут.

Часа два мы пробирались в метели среди торосов, целиком полагаясь на чутье собак. Старые следы упряжки едва виднелись, метрах в двадцати все застилала снежная кутерьма, и я думал порой, что, может, и в самом деле прав гидролог: заслужили бесхвостые такой подарок…

Спустя месяц, когда подошло время делать очередную станцию, я снова согласился составить гидрологу компанию. Мне казалось, что в его работе есть что-то от настоящей жизни полярника. Пробираться на собачьих упряжках среди льдов, жить в палатке — разве не об этом я мечтал, собираясь в Арктику! Да и на нерп мне хотелось еще посмотреть. Гидролог же пообещал их больше не трогать.

— Мы их к приезду каюра прогонять будем, — заверил он, — а ему скажем, что не приходили. Не приходили, мол, и все тут.

На этот раз собачки домчали нас довольно легко. Дорога стала привычной, и груза пришлось везти поменьше. Издали палатка показалась покинутой и одинокой, но, войдя, мы убедились, что нерпы ее не забывали. В центре замерзшей лунки была небольшая дыра, в которую приходили дышать тюлени, пока тут никого не было. Мы затопили плитку, расчистили лед в лунке, напились кофе и, проводив каюра, принялись за работу. Уезжая, тот все повторял, чтобы к его приезду нерпу мы добыли.

— Собачкам кушать надо, — напоминал он.

— Ладно, ладно, — обещал гидролог, подмигивая мне. — Добудем, если придет.

Мы не ожидали нерпы в первые сутки, понимая, что наши разговоры и грохот лебедки могут только напугать ее. Но к концу вторых суток нерпа, на наш взгляд, должна была уже привыкнуть, однако она все не являлась. Я без устали продолжал смотреть в лунку, боясь пропустить ее появление. Потом решил, что она, наверное, сделала вывод насчет характера живущих в палатке людей и при нас больше не появится.

На третьи сутки я уже думал только о том, как бы не задремать на ходу и не свалиться в лунку при очередной зарядке вертушки шариками. Мы время от времени менялись с гидрологом ролями, и он становился «записатором», управляясь с лебедкой. Подняв в который раз вертушку со дна, мы решили немного передохнуть, и я, усевшись на раскладушку, сразу же задремал — спать хотелось страшно.

Стоило на мгновение закрыть глаза, как голова тут же падала на грудь, и, чтобы расцепить веки, приходилось брать себя в руки, заставлять не спать. Когда я однажды открыл глаза, то вынужден был потрясти головой, ибо то, что я увидел, показалось мне наваждением. Высунувшись из воды до половины, меня обнюхивал узкомордый зверь. Тюлень — а это был несомненно он, не нарвал и не «морской огурец», но только непохожий на нерпу — отшатнулся и дыхнул мне в лицо жутким смрадом. У него были широкие ноздри и небольшая вытянутая голова. Дыхание его было более мощным, чем у нерпы, чувствовалось, что в лунке он появился, проплыв большое расстояние. Наверное, в легких у него была одна углекислота, палатка наполнилась зловонием, так что дышать стало трудно, будто внезапно со свежего воздуха мы попали в керосиновую лавку. Гидролог, не размышляя, схватился за ружье.

— Ничего ты не понимаешь, — доказывал он потом. — Это же не нерпа. А что за тюлень, неизвестно. Если серый или пятнистый, то это открытие для науки! Еще не было никем подтверждено, что они могут заплывать сюда из Атлантики. Как же мне было не добыть этот экземпляр! Исследуем, опишем, направим куда надо!