Осуждение Сократа

Держа на отлете свиток письма, секретарь начал зачитывать свидетельства Критона, давнего и преданного друга Сократа. Потом очередь дошла до Критобула, сына Критона. Философ видел, с каким ненасытным интересом внимал зал свидетельским показаниям, и ему было странно, что какие-то безжизненные свитки здесь могут значить гораздо больше, чем все его живые, искренние слова, вся жизнь, бывшая самой убедительной и единственной защитой. Бедный Критон! Стало быть, он, несмотря на свои заверения, ходил к басилевсу. Сократ представил себе грустные, будто всегда испытывающие какую-то внутреннюю муку, глаза Критона, его негромкую, с мягкой картавостью речь. Наверное, он страшно волновался, выгораживая друга, и мазал папирус чернилами, как тогда, в школе, когда переписывал по заданию учителя стихи Пиндара: «О блестящие, фиалками венчанные, воспеваемые в песнях, славные Афины, оплот Греции, божественный город!..»

Философ печально улыбался и ждал, когда кончится эта судебная процедура, унижающая его и друзей.

— Еще одно показание! — Секретарь потряс над головой небольшим свитком.

«Неужели Платон?» — подумал мудрец и сосредоточился, застыл, положив руки на палку.

— Показания Тибия!

Сократ удивленно поднял голову: кто такой Тибий? Он силился и никак не мог припомнить этого имени.

— «Тибий, сын Кариона, свидетельствует и скрепляет священной клятвой свои слова о том, что Сократ, сын Софрониска, честно защищал свой город в Долгой войне со Спартой. Он сражался вместе со мной под Потидеей, Амфиполем и Делием. Я могу засвидетельствовать, что Сократ спас под Делием жизнь всаднику, упавшему с коня…»

Дождливым утром осеннего месяца пианопсиона большое ополчение афинян, включающее не только коренных граждан, но и метеков-инородцев, вошло в город Делий, святыню лучезарного Аполлона. Союзники лакедемонян — беотяне, узнав, о приближении многочисленного войска, собрали домашний скарб и ушли из города Западными воротами, предварительно завалив камнями главные улицы и разрушив в нескольких местах обводную стену. Пропустив вперед тяжеловооруженных гоплитов, которые двигались глубокими колоннами, неся на плечах медные пики, на улицы Делия вступили афинские стрелки, метатели дротиков и пращники. Стратег Гиппократ наблюдал за движением своего войска с деревянной сторожевой башни, то и дело отстраняя от лица болтающийся обрывок веревки, на котором недавно висел сигнальный колокол. Гадатель Архий в светлом воинском шлеме с двумя гребнями конских волос и красном плаще, чуть закрывающем костистые озяблые колени, стоял за спиной Гиппократа и посматривал на призрачные кроны деревьев священного участка Аполлона, где ему предстояло узнать по печени заколотого быка переменчивое, как ветер, желание богов.

Мелкий, нудный дождь сыпал на тускло поблескивающие шлемы, серые вымокшие хламиды. Идущие позади тупо поглядывали на забрызганные грязью сапоги впереди идущих и шли, не задумываясь, полностью положившись на закованный в латы авангард. Теперь, дойдя до цели, солдаты чувствовали усталость и, мысленно оглядывая пройденный путь, удивлялись своему долготерпению. Калитки многих домов были распахнуты — они словно соблазняли зайти — однако солдаты, не желая делать лишнего движения и боясь нарваться на засаду, продолжали идти своим тяжким размеренным шагом. Гоплиты, устрашая невидимого противника, стучали по щитам, воинственно выкрикивали: — А-ля-ла! — но их призывы не находили отзвука в последних рядах, да и сами гоплиты видели, что на улицах Делия бродит только один дождь, на который вот уже второй день не было управы.

Афинский стратег смотрел на громоздкие стенобитные машины, которые везли мулы, и эти машины, еще вчера вызывающие радость и ощущение уверенности, сейчас возбуждали в нем устойчивое раздражение. Машины были уже не нужны: городские ворота оказались плохо укрепленными, а крепкие стены порушены в трех или четырех местах. Теперь нужны были не хитроумные машины, а обыкновенные ивовые корзины, в которых предстояло таскать камни и землю для укрепления стен. Стратег знал, что свободных плетенок в обозе мало и ведающий продовольствием Никомах Сухорукий едва ли согласится освободить хоть часть пищевых корзин. Оставалась надежда на самих солдат, способных при желании достать корзины хоть из-под земли, но Гиппократ не был уверен, что его распоряжение встретит понимание. В последнее время солдаты возмущались тем, что им задерживают денежное пособие за три месяца, и ставили свою исполнительность в прямую зависимость от ежедневных четырех оболов.